Весь Мегрэ. Том 1

Подъезжая к заставе Дофины, Донж вдруг почувствовал что-то твердое под колесами велосипеда. Проехав еще несколько метров, он соскочил на землю и убедился, что на заднем колесе лопнула шина.

Он поглядел на циферблат ручных часов. Было без десяти шесть. Дальше он двинулся пешком, подталкивая велосипед; он шел быстро, на холоде от дыхания вился около губ легкий пар, в груди горело от быстрой ходьбы.

Авеню Фош… Во всех особняках ставни заперты… На аллее для верховой езды гарцует на коне офицер в высоком чине, за ним трусит рысцой ординарец…

Вот и посветлевший пролет Триумфальной арки… Проспер прибавил шагу. Ему стало по-настоящему жарко…

Как раз на углу Елисейских полей полицейский в пелерине, стоявший у газетного киоска, бросил ему:

— Шина лопнула?

Проспер утвердительно кивнул головой. Осталось еще метров триста. На левой стороне — отель «Мажестик». Все ставни заперты. Свет фонарей почти незаметен.

Свернуть на улицу Берри, потом на улицу Понтье. Там уже открыт маленький бар. А через два дома — дверь, которую прохожие никогда не замечают: служебный вход в отель «Мажестик». Оттуда вышел какой-то мужчина в сером пальто; чувствовалось, что под пальто на нем фрак. Он шел с непокрытой головой, прилизанные волосы были склеены лаком, и Просперу Донжу показалось, что это танцор Зебио.

Он мог бы проверить свою догадку, заглянув в бар, но такая мысль ему и в голову не пришла. Подталкивая велосипед, он вошел в длинный серый коридор, где горела одинокая лампочка. Перед контрольными часами он остановился, чтобы отметить время прихода, просунул в отверстие автомата фишку со своим номером — 67 и поглядел на циферблат: стрелка показывала десять минут седьмого. В аппарате щелкнуло.

Отныне раз навсегда установлено, что он вошел в отель «Мажестик» в шесть часов десять минут утра, на десять минут позднее, чем обычно.

Таковы были по крайней мере официальные показания Проспера Донжа, ведавшего кафетерием в роскошном отеле на Елисейских полях.

Впоследствии он утверждал, что вел себя в то утро так же, как всегда.

В этот час обширные подвалы со сложной сетью коридоров, с многочисленными дверьми, со стенами, выкрашенными в серый цвет, как коридоры в трюме грузового парохода, были безлюдны. Сквозь застекленные перегородки кое-где пробивались желтоватые лучи слабых лампочек, составлявших ночное освещение.

Все было застеклено: и помещения кухни и кондитерское отделение. Против них, с правой стороны, находилась комната, которую называли «курьерской столовой»; там кормили высший персонал, а также горничных и шоферов-личных слуг клиентов отеля.

Дальше была столовая низшего персонала с длинными столами некрашеного дерева и скамейками, похожими на школьные.

Наконец, возвышаясь надо всеми отделениями, как капитанская рубка на корабле, сверкала застекленная клетка, где помещался счетовод, обязанный отмечать все, что отпускалось из кухни.

Когда Проспер Донж открыл дверь кафетерия, ему показалось, что кто-то поднимается по узкой лестнице, которая вела на верхние этажи, но он не обратил на это внимания. По крайней мере, так он заявлял впоследствии в своих показаниях.

Так же, как это делала Шарлотта, войдя в их домик, он чиркнул спичкой, и с шипением — ф-ф-ш — зажегся газ под самой маленькой кофеваркой, той, которую пускали в ход первой — для редких клиентов, встававших спозаранку.

Лишь после этого он направился по одному из коридоров в раздевальню, довольно большую комнату, где было несколько умывальников, тусклое зеркало, а по стенам выстроились высокие и узкие металлические шкафы, помеченные номерами.

Проспер открыл своим ключом шкаф № 67, повесил туда пальто, шарф, фуражку, потом надел другие ботинки, так как на работе предпочитал носить более удобную обувь — штиблеты с резинкой. Затем облекся в белую куртку.

Прошло еще несколько минут… В половине седьмого подвалы оживали…

Наверху все спали, кроме ночного швейцара, который сидел в пустынном холле, ожидая своего сменщика.

Из кофеварки раздался свисток. Проспер Донж налил чашку кофе и понес ее наверх по лестнице, похожей на те таинственные лестницы, которые устроены за кулисами театров и приводят в самые неожиданные места.

Толкнув узкую дверь, он очутился в холле, около гардеробной; никто бы не заметил этой двери, скрытой большим зеркалом.

— Кофе! — возвестил он, поставив чашку на барьер гардероба. — Как дела?

— Помаленьку, — буркнул подошедший швейцар.

Проспер Донж спустился в подвал. Пришли три его помощницы — «три толстухи», как их называли. Все три — простолюдинки, ширококостные, уродливые; одна совсем старая и злая. Они уже принялись за работу и шумно полоскали в мойке чашки и блюдца.

А Проспер Донж, как и каждый день, выстраивал по росту серебряные кофейники — на одну чашку, на две чашки, на три чашки, а за ними шеренгу молочников, шеренгу чайников…

В застекленной клетке он заметил растрепанную голову Жана Рамюэля.

«Гляди-ка, опять здесь ночевал», — подумал он.

За последнее время счетовод Рамюэль раза три-четыре ночевал в отеле, вместо того чтобы добираться к себе домой, — он жил где-то за Монпарнасом.