Весь Мегрэ. Том 3

— Я уж точно не помню, на чем тогда остановился… С самого начала я предвидел, что Комелио не предоставит мне больше возможности увидеть Жоссе; так и произошло. Можно было подумать, что он ревнует, так прочно он завладел им… Следствие протекало в четырех стенах его кабинета, а мы в Уголовной полиции знали только то, что сообщалось в газетах. В течение более двух месяцев десять моих помощников, а иногда и больше, занимались изматывающей работой по проверке показаний. В то же время мы продолжали расследование которое шло по нескольким направлениям. Во-первых, в чисто техническом плане: нужно было восстановить по часам и минутам, где был и чем занимался каждый из замешанных в дело в течение ночи, когда было совершено преступление; нужно было в двадцатый раз осмотреть дом на улице Лопер, где мы все еще надеялись обнаружить какие-нибудь улики, ранее от нас ускользнувшие, в том числе и знаменитый нож немецких парашютистов… Лично я, уж не знаю сколько раз, допрашивал кухарку, горничную, поставщиков, соседей. И что еще больше усложняло нашу задачу, это приток анонимных или подписанных писем, в особенности анонимных… Это неизбежно, когда дело будоражит общественное мнение. Какие-то помешанные, полупомешанные люди, которые думают, что они кое-что знают, обращаются в полицию, а ей уж приходится разбираться, где правда и где ложь. Я ездил в Фонтенэ-ле-Конт тайком, можно сказать незаконно, и без результата — кажется, я вам об этом говорил. Видите ли, Пардон, когда совершено преступление, все оказывается непросто. Поступки и действия десяти, двадцати человек, которые казались естественными за несколько часов до того, вдруг представляются более или менее двусмысленными. Все становится возможным! Нет гипотез, о которых, не проверяя, можно было бы сказать, что они смехотворны. Не существует также безотказного способа удостовериться в добросовестности или в хорошей памяти свидетелей. Публика решает инстинктивно, руководствуясь сентиментальными мотивами или элементарной логикой. Мы же обязаны сомневаться во всем, искать, где только возможно, не пренебрегать никакой гипотезой. Итак, улица Лопер с одной стороны, авеню Марсо — с другой. Я ничего не понимал в производстве медикаментов и, чтобы как следует вести розыск, должен был изучить механизм предприятия, в котором, включая лаборатории, работает около трехсот человек. Разве могу я, всего несколько раз поговорив с мсье Жюлем, судить о направлении его мыслей? Не только он играл важную роль на авеню Марсо. Там был Вирьё, сын основателя фирмы, потом начальники разных отделов, технические консультанты, врачи, фармацевты, химики. Все эти люди распадались на две основные группы, которых грубо можно было бы назвать консерваторами и модернистами; одни признавали только лекарства, изготовленные по рецептам, другие предпочитали медикаменты, дающие большую прибыль, которые широко рекламируются в газетах и по радио…

Пардон проговорил:

— С этим вопросом я немного знаком.

Жоссе, кажется, в глубине души сочувствовал первым, но, хотя он и сопротивлялся, его втянули во вторую категорию.

— Иногда он все-таки противился…

— А его жена?