Весь сантехник в одной стопке

– О парикмахерах ничего не знаю. Зато есть у меня знакомый мастер по вскрытию замков. Назовём его Федей. У него были руки-гладиолусы, запах от Масуки Мацусимы, он не гремит и не гадит на ковёр. Настоящий какангел. Если женщина посеяла ключ, не может войти, сидит на лестнице одна, замёрзла, Федя непременно её спасёт. Лицо его в момент спасения серьёзно и умно. Я видел, как он вскрыл один невероятный замок. Ключ был очень сложный. Шесть бороздок, полсотни ямочек, все под разными углами. Чума болотная, а не ключ. Так вот Федя приехал, достал айпад. Чего-то почитал на японском. Двумя циркулями отметил точку на двери. Просверлил дырку под правильным углом, наискосок. Вставил щуп, сверкающий, как шпага Дартаньяна. Стукнул молотком. В двери кто-то железный потерял сознание, упал с грохотом – и всё. Двадцать латов, можно входить.

Пару раз Федю приглашали воры. Говорят, мы из этой квартиры жильцы. Он впускал бандитов, дверь захлопывал и сообщал знакомому капитану полиции. Потому что незнакомый упёк бы самого Федю. Самые любимые его клиенты, конечно, это женщины, познавшие боль разлуки. Он зовёт их ласково «растеряши». С некоторыми после сотрудничества пьёт чай по сложному графику: вторник – Лена, среда – Аня, каждый третий четверг – Варвара Ильинична.

– Он женат?

– Катя, не перебивайте.

– Молчу-молчу…

– Федя был мечтой кинематографа, совсем как вы описали. Но однажды всё переменилось. Он принял обычную заявку: «Женщина потеряла ключ, не может войти, сидит на лестнице, плачет». Приехал, увидел клиентку и решил взять деньгами. Ей было глубоко за десять. С такой самые лучшие отношения – деловые. А женщина оказалась экстрасенсом. Напрягла чакры, раскинула биополе и прочла Федины мысли. Толстый сантехник отделался бы герпесом, но Федя был мил и с кубиками на животе. Они-то его и сгубили.

Федя ехал домой и думал об этой женщине, Ольге. У неё глаза усталые, голос тихий, и вся она растерянная. Грудь неплохая, кстати. И ноги приятной полноты. Когда давала деньги, прикоснулась тёплой рукой, и стало понятно, что не истеричка, характер умеренно-покладистый.

Дома Федя опять её вспомнил. Как она ходила, что сказала. Федя зачем-то представил, как стащил бы с Ольги юбку. И наблюдал бы линию бедра в сумерках. Подумал, что, может быть, и стоило бы остаться, выпить кофе. Предлагала же.

Федя принял душ, выбросил из головы секс, сконцентрировался на форме ложных пазов в замках сувальдного типа. Он умело вскрыл воображаемый замок, вошёл в воображаемую дверь. За ней одиноко ворочалась в постели воображаемая Ольга. Было слышно даже её дыхание.

В полночь не выдержал. Приехал, стоял под окнами час или дольше. Потом побежал тушить гормональный пожар к одной подружке из числа старинных клиенток. Подружку звали Таней, но он назвал её Олей. Был изгнан, в спину летели его ботинки. Наутро выдумал повод, вернулся к Ольге. Ему хотелось понять, что в ней такого. От встречи с ней морок развеется, надеялся Федя. Самообладание вернётся, мозг заработает в прежнем скептическом режиме. Ольга открыла дверь и не удивилась. Ничего даже не спросила. Проходите, сказала.

Так с тех пор и живут. Два года уже. Фёдор забросил подружек, развил в себе потрясающую верность. Только вспомнит Лену-Аню-Варю, сразу звонит экстрасенс Оля: «Феденька, вот о чём ты сейчас подумал?». Очень мощная специалистка. Это я всё к тому говорю, что сам я никакой не гладиолус.

– Терпеть не могу мужчин, выпрашивающих похвалы.

– И в мыслях не было.

– Тогда хватит прибедняться.

– Скажите честно, внешность мужчины важна для женщин?

– Конечно! В лице, в глазах должна быть порода. Бывают такие, что от одного его взгляда дуреешь.

– Но я не из породистых?

– Это точно.

– А что там насчёт вежливости?

– Вежливость – это награда, вы не заслужили.

– А толстый кошелёк добавляет мужчине породы?

– Иногда… Стоп! Вы считаете меня продажной?

– Я считаю, что вы женщина со здравым смыслом. Сейчас это так называется.

– Скажу вам честно, Севастьян. Вы – болван!

– А вы – гусеница!

– В каком смысле? Что за странное оскорбление…

– Ну, гибкая потому что. Йога.

– А, понятно…

Мы ссорились, мирились, ссорились, снова ходили. Соседи всё-таки. Иногда она брала меня под руку. Иногда, наоборот, вредничала так, хоть пиши жалобу нашему бывшему мужу Иванову. Потом всё снова становилось прекрасно. Сердиться на неё дольше трёх минут невозможно.

Рядом с ней я впадал в счастливый ступор. От одного её присутствия. А иногда даже от оставленных ею следов. Недопитый её чай, плащ в прихожей, сумка в кресле, дым свечной после йоги. Индусы этим дымом, наверное, ретушируют аромат скоропортящихся продуктов. И этот зов, низким, дурашливо-гнусавым голосом:

– Севастьян, идёмте гулять!