Веселая жизнь, или Секс в СССР

Гарик вырулил на Садовое кольцо, и мы поехали в издательство. Дорогой я думал обо всем сразу: о чешских полках, о Лете, о Нине, об Аленке, о Юхине, на которого подло повесил пьяного Золотуева. Впрочем, я обошелся с Женькой точно так же, как поступил со мной в свое время Шлионский. Дело было так. После работы я забежал в ЦДЛ, чтобы купить вареных раков. Они появлялись в буфете поздней осенью, а потом исчезали из продажи на год. Выпив на ходу рюмку, я заспешил домой. Но в холле наткнулся на Вовку, который с трудом удерживал на ногах кренившегося Золотуева. Влад надрался после заседания партбюро, это было незадолго до его свержения, и черные тучи опалы уже теснились над ним. Вовка обрадовался и попросил меня пять минут подержать падучее тело, пока он сбегает на дорожку вниз. Я был тогда доверчив, как домашний кролик, не верящий в мясное рагу, и согласился. После получасового ожидания со спящим Владом в обнимку я наконец понял: меня подставили.

– Ты кто? – очнувшись, спросил Золотуев.

– Егор.

– Какой еще Егор?

– Полуяков.

– О, Жора, как все смердит! Домой…

– Поехали.

– Пальто!

– Разумеется.

Я подтащил его к гардеробу. Влад, будучи общественником, постоянно посещавшим ЦДЛ, раздевался без номерка. Для таких, как он, сбоку, на стене, имелась специальная вешалка. Золотуев обвел сизым взглядом тесно сбившиеся ряды верхней одежды и ткнул пальцем:

– Там…

Козловский скорбно проследил направление неухоженного ногтя, с трудом извлек из спрессованного строя затребованное пальто и помог пьяному поэту найти рукава.

– Шарфик и шапочку не забудьте! – Подхалим сдул невидимую пылинку с искрящегося меха.

– Угу. – Влад нахлобучил головной убор, наехавший ему на брови.

Я тогда еще подумал: возглавив партбюро, Золотуев стал одеваться гораздо лучше прежнего, во всяком случае, такого пальто, явно империалистического производства, раньше у него не наблюдалось, не говоря о новой ондатровой шапке. Влад махнул мне рукой, мол, расплатись. Я дал двадцать копеек.

– Покорно благодарю-с! – по-старорежимному поклонился Козловский и бросил монету в жестяную коробочку из-под леденцов.

«Странно, – думал я, влача Влада к выходу, – на вид гардеробщику лет шестьдесят пять. При царе, значит, не жил. До пенсии, по его же словам, работал по театральному ведомству. Откуда же это «покорно благодарю-с!»? Видимо, насмотрелся фильмов про «дореволюцию».

Редакционная машина в тот день на линию снова не вышла, Гарик ремонтировался, и мы, вывалившись на улицу, двинулись к стоянке такси – на угол улицы Герцена и площади Восстания. Со стороны я, наверное, напоминал молодого бойца, выносящего с поля боя раненого офицера. Влад, кстати, закончил иняз и служил несколько лет военным переводчиком за границей, кажется, в Афганистане или Индии. Вытерпев небольшую очередь, состоявшую в основном из нетрезвых писателей, которых подруги везли домой, чтобы сдать на руки женам, мы уселись в такси.

– Куда? – спросил водитель строгим голосом, точно пассажиры постоянно звали его в пампасы или костромские леса, где сгинул Сусанин с польскими интервентами.

– В Останкино, – объявил я, зная примерно, где живет Золотуев.

Шеф щелчком повернул вентиль «таксометра», и денежки потекли.

Когда Останкинский шпиль, видный из самых отдаленных районов столицы, превратился в необъятный бетонный комель, я растолкал Влада и уточнил:

– Какая у тебя улица?

– Дубовая.

– Дом?

– Двадцать четыре.

– Квартира?

– Двенадцать. А зачем тебе это?

– Я должен сдать тебя жене под расписку.

– Не примет.

– Почему?

– Ривка знает про Лариску.

– И что делать?

– Домой.

– Я тебя привез.

– К тебе домой.

– Так куда едем-то? – зловеще спросил таксист и предупредил: – Облюете салон – пожалеете!

Мы уже проезжали мимо основания башни, похожего вблизи на античный цирк с арками.

– Ладно, давайте в Орехово-Борисово, – решился я.

– Нет. Я из этой дыры потом порожняком не поеду.

– Сколько?

– Два счетчика.

– Договорились.

Мы развернулись и через час были возле моего дома. Я растолкал Золотуева:

– Влад, у тебя деньги есть? Мне не хватает…

– Я пустой.

– Ну, будем расплачиваться или как? – ласково поинтересовался таксист, шаря под сиденьем монтировку.

– Я сейчас поднимусь за деньгами.

– Тогда он останется здесь. И без шуток!

Нина с Аленой гостили у тещи, но на кухне под хлебницей всегда лежали рублей двадцать на всякий случай. На них-то и был мой расчет. Поднимаясь в лифте, я вспотел от страшной мысли: вдруг жена потратила деньги? Недавно писательскую общественность потряс дикий случай: таксист зверски избил детского поэта Анютина, когда у несчастного не оказалось денег, и он в порыве хмельного великодушия хотел расплатиться своей книжкой-раскраской «Зачем дятлу нос?». Правда, кое-кто считал, что поэта отметелили за внешний вид, но это вряд ли. В СССР воинствующего антисемитизма не было в помине. Наблюдалось, правда, некое раздражение оседлого большинства по поводу неусидчивого меньшинства, имевшего в отличие от остальных сразу два Отечества, к тому же для них путь на жаркую историческую родину лежал теперь не через Воркуту, а через Вену.