Веселая жизнь, или Секс в СССР

– Нет, вы слышали! – взвизгнул Флагелянский, который после слов про «вкручивание» посинел от ярости.

– Позор! Гнать его из партии! Двурушник! – раздались голоса.

– Кто цэрэушник? – проснулся Гриша Красный.

– Никто, тут все свои! – проорал ему в слуховой аппарат Борозда.

– Если бы мне выдали сейчас пистолет… – вскочила Метелина.

– Давайте без крови, Эра Емельяновна! – Шуваев поднял руку, призывая к спокойствию. – Алексей Владимирович, ты соображаешь, что сказал?

– Конечно, еще вроде не в маразме.

– Тогда объяснись!

– Война была явной ошибкой… – в его маленьких глазах мелькнула насмешка, – …со стороны Гитлера, и стоила ему эта ошибка головы.

– Ай, молодец, вывернулся! – крякнул от удовольствия Ардаматов. – Когда я был в Уругвае, мне показывали дом, где этот изверг жил после войны. Улизнул, сволочь, вместе с Борманом!

– Чепуха! – Палаткин чуть не подавился очередной пилюлей. – Труп определили по зубным коронкам.

– Ну, хорошо, Алексей Владимирович, – повеселел Шуваев. – Что еще ты хочешь сказать членам парткома перед голосованием?

– Минуточку, – спохватился Лялин. – Нужно еще вопросы позадавать для протокола. Ну, и Теодор Тимофеевич просил…

– Пожалуйста, – пожал плечами секретарь парткома.

Все почему-то посмотрели на Застрехина, а он как раз докурил очередную папиросу и закрыл форточку.

– Что ж, и я спрошу. Вот ты, Алексей, пишешь, что до революции и ели чаще, и пили слаще, а крестьяне при помещиках как сыр в масле катались. Не понятно только, почему народ такой мелкий прозябал, рослых мужиков для лейб-гвардии по всей России днем с огнем искали. Да и вожди наши, прости господи, чуть выше ярморочных карликов были. Ну, тебе-то видней… Если тебя в Политбюро вызовут и скажут: «Алексей Владимирович, коль прикажешь, завтра же все колхозы до одного распустим!» Приказал бы?

– Н-нет… – не сразу ответил Ковригин. – Не приказал бы…

– Почему же?

– Въелись.

– А зачем же тогда бумагу марал?

– Бес попутал.

– Ну, разве что… И хитер же ты, братец-лис!

– Еще есть вопросы? – торопливо спросил Шуваев, с опаской поглядывая на дверь.

– Алексей Владимирович, я так поняла, вы сожалеете о случившемся? – осторожно спросила Ашукина.

– Правильно поняла, голубушка. Раскаиваюсь. Прошу снисхождения. Не мыслю себя без партии, – заученным речитативом запел крамольник, словно нищий в электричке. – Извлеку надлежащие уроки и впредь не посрамлю высокое звание коммуниста!

– Хорошо, Алексей Владимирович, – легонько хлопнул по столу Шуваев. – Мы тебя поняли. Иди-ка, подожди за дверью!

– Благодарствуйте заранее! Мне, наверное, уже и корейку принесли. – Вождь деревенщиков поклонился в пояс и вышел из парткома.

– Он же издевается над нами, товарищи! – возопил, едва закрылась дверь, Флагелянский.

– Фарс! – фыркнул Палаткин. – Срежиссированный фарс. – И подозрительно посмотрел на секретаря парткома.

– Почему вы так решили? Возможно, он осознал и раскаивается, – тихо проговорила Ашукина.

– У вас глаз нет, что ли? Это же чистая клоунада! – ответил болезненный драматург. – Корейку ему принесли…

– А что же, ему теперь голодать? – внятно пробормотал Зыбин.

– Питаться надо регулярно, – кивнул Ардаматов.

– Разрешите мне сказать, – хмуро попросил Выхухолев, поднимаясь из кресла. – Я еще сегодня не выступал. Надоело, когда затыкают рот!

– Пожалуйста, Сергей Павлович, – удивился Шуваев. – Рот вам никто не затыкает.

Опальный литературовед пригладил волосы, которые от того еще сильнее вздыбились.

– Хочу, товарищи, внести ясность. Я не согласен с теми оценками, которые коллега Ковригин в своих рассказах дает некоторым фактам нашей истории и действительности, но справедливости ради хочу напомнить, что классовое общество, по мнению историков, начало складываться в отдельных регионах не ранее первого тысячелетия до нашей эры. Переход родоплеменных отношений в классовые мы можем наблюдать в Гомеровом эпосе. Позволю себе напомнить вам социальную структуру ахейцев, осадивших Трою…

Пока он с академической неспешностью объяснял устройство архаического общества, ко мне сзади подкрался Лялин и ванильным голосом зашептал:

– Жоржик, будет правильно, если предложение об исключении внесешь ты как председатель комиссии.

– Я?

– Ты. «Пора, пора сойтись в кровавой сече…» – тихо пропел он.

– …А вот первые произведения искусства в виде, например, знаменитых наскальных рисунков датированы пятым и даже шестым тысячелетием до нашей эры, – продолжил лекцию Выхухолев. – Теперь скажите, коллеги, могло ли быть искусство пещерного художника классовым, если возникло оно задолго до возникновения классов?

– Ковригин тут при чем? – поморщился Палаткин.

– А при том! Надо сначала привести в соответствие с научной логикой марксистско-ленинскую эстетику, а потом уже с ее помощью анализировать текущий процесс, в том числе и «Крамольные рассказы». Прошу внести в протокол!

– Хватит! Давайте голосовать! Все ясно! – занервничали члены парткома.

– Теодор Тимофеевич просил без него решение не выносить, – осторожно напомнил Лялин.