Веселая жизнь, или Секс в СССР

– Не знаю, я пива не пью. Но должна же быть гордость за свою страну! Или он думает, мы слепые? Нет, не слепые. Я вот недавно сочинила стихи про заграницу. Очень смелые! Даже удивительно, что наш «Столичный писатель» решился их напечатать. – Метелина благодарно глянула в мою сторону. – Я их вам сейчас прочту…

– Не надо стихов! – оборвал Шуваев. – Давайте послушаем молодого председателя комиссии.

– Зачем? Здесь все написано! – Палаткин брезгливо помахал страничками.

– Для протокола, товарищи, – оторвавшись от служебного журнала, снова разъяснил Лялин. – Надо, инстанции требуют, чтобы все выступили. Георгий Михайлович, если коротко, к какому выводу пришла комиссия?

– Не отмалчивайтесь! – ТТ строго посмотрел на меня.

– Я и не отмаливаюсь. Просто не хочу перебивать старших. Если коротко – исключить.

– Все члены комиссии это подписали?

– Все.

– Может, были разногласия?

– Да какие же разногласия, если он пишет, что мы воевать не умели! – взревел Борозда. – Завалили немца трупами.

Ашукина и Зыбин, переглянувшись, потупились.

– Это, как я понимаю, Николай Геворгиевич, совпадает с позицией районного и городского комитетов? – прилежно уточнил Сухонин. – Владимир Иванович, ничего, что я вмешиваюсь в ход заседания?

– Имеете право как член парткома, – играя желваками, буркнул Шуваев.

– Полностью совпадает, – кинул Лялин. – Альтернативы нет. Исключение.

– Сколько лет заключения? – спросил Гриша Красный.

– Теперь исключенных не сажают! – гаркнул в слуховой аппарат Борозда.

– Разве? Странно.

– А вы, Василий Захарович, что ж отмалчиваетесь? – упрекнул ТТ Застрехина. – Ковригин – ваш соратник. Вы, оба-два, так сказать, глыбы, два матерых человечища нашей деревенской прозы. Молвите для протокола! Вы ведь тоже подписали заключение комиссии?

– Подписал, Теодор Тимофеевич. Не каменный. Я ведь как мыслю: голубиное дерьмо повсюду, куда ни глянь, гадят везде: на скамейки, одежду, даже на памятники. Так ведь?

– Та-ак… – осторожно согласился Сухонин, удивленно откидывая волосы со лба.

– А вот орлиного дерьма никто еще не видывал. Высоко летает большая птица. Парит над горами. Но ведь и она тоже гадит.

– Это вносить в протокол? – жалобно спросила Арина.

– Не надо! – проскрежетал Шуваев. – Товарищи, вернемся к предмету нашего заседания. Есть точка зрения комиссии, имеется позиция райкома и горкома, но решение принимать нам с вами и отвечать за него тоже нам – персонально.

– Перед кем отвечать? – хмыкнул Флагелянский. – Уж не перед историей ли?

– И перед историей, и перед своей совестью, и перед бюро райкома. Мне там докладывать. А теперь, думаю, пришло время пригласить сюда Ковригина и выслушать его объяснения.

– Владимир Иванович, вы мне разрешите еще раз чуть-чуть вмешаться?

– Да вы уже и так вмешались, Теодор Тимофеевич.

– Спасибо за понимание. Коллеги, нам предстоит серьезное испытание! – произнес Сухонин со своим знаменитым придыханием. – Сейчас сюда войдет человек, который долгие годы был нашим соратником, товарищем по партии, в чем-то даже образцом, если брать уровень его прозы. Прежней прозы. Но оказалось, он просто выдавал себя за советского писателя, тая в душе вражду и лукавую неприязнь к нашим идеалам. Двурушникам не место в партии. Но! Как бы вызывающе и даже оскорбительно ни повел себя здесь Ковригин, помните, мы представляем крупнейшую партийную организацию творческой Москвы. Сдержанность, корректность, конструктивность, принципиальность. Будем брать пример с Ленина! Мартен Минаевич, – ТТ с надеждой посмотрел на Палаткина, – вы специалист, скажите, как себя вел в подобных ситуациях Владимир Ильич?

– Безжалостно! – резко ответил драматург, крутя в пальцах пластинку с таблетками. – Враг революции – личный враг, даже если был прежде другом.

– Очень верное замечание! – Сухонин, по-ленински вдев пальцы в проймы жилетки, глянул на Шуваева. – Никакие дружеские связи не имеют значения, если человек, а тем более писатель встал на путь борьбы с нашим строем, оскорбил нашу партию в лице ее генерального секретаря. – ТТ еще раз со значением посмотрел на секретаря парткома. – А теперь в самом деле не пора ли сюда пригласить литератора Ковригина и поговорить с ним по всей строгости нашего устава? Ярополк Васильевич, не сочтите за труд – позовите его сюда!

– Он за столиком у камина, – подсказал Флагелянский.

Сазанович нехотя встал и медленно пошел к двери, всем своим видом укоряя злую судьбу, которая сначала бросила его, подполковника ГРУ, в холодильник с мороженой свининой, а потом приставила холуем к задаваке Сухонину.

– Поскорее! – прикрикнул ТТ.

Бывший резидент вздрогнул, как от удара, и прибавил шагу. Когда умер Сазонович, я не знаю, он исчез из жизни незаметно, словно перешел на нелегальное положение по сигналу из Центра.

– Может быть, пока его зовут, кто-то хочет высказаться? – спросил Шуваев.