Веселые будни

Так и вышло. Чуть урок кончился, меня Евгения Васильевна за бока. Оказывается, «пятушка»-то нажаловалась, a Шарлотта Карловна рада стараться и расхорохорилась. Отчитывала меня, отчитывала «Женюрочка», но не очень уж строго, хотя старалась показать, что не дай Бог, как сердита. Наконец велела идти просить прощения y этой самой нежной девицы - Спешневой. Нечего делать, иду, - и «Женюрка» за мной; я в V класс, a Евгения Bacильевна y двери остановилась. Я подхожу и громко так, чтобы она слышала:

«Простите пожалуйста, я вас нечаянно облила» - a потом потише одной Спешневой: «но только другой раз я непременно нарочно вас оболью».

Все кругом рассмеялись, даже сама Спешнева. Она уж теперь просохла, и злость с неё вся сошла.

Так дело и кончилось, но Женюрочка обещала следующий раз за «такие глупые шалости» из поведения сбавить. Ни-ни, не сбавит, слишком она меня любит; вот, если бы я налгала, намошенничала, тогда другое дело, a за это «ни в жисть», как говорит наша Глаша.

Вечером к нам пришли Боба, Женя, Нина, Наташа и Леонид. Георгиевич с тетей в «тетку» играть. Знаете, новая игра, в нее все теперь играют, - мода, даже и я умею. Ну, играли себе, a потом за чаем стали говорит о нашем юбилейном вечере, о стихах… Да разве я помню, об чем шесть человек говорило, да еще таких болтливых человек; знаю только наверно, что о стихах речь шла, в этом-то вся и загвоздка. Женя и обращается к мамочке:

«Наташа, почему ты нам никогда своих произведений не покажешь?

Я обрадовалась,

- A y мамочки, говорю, целая толстая синяя тетрадка есть.

«А тебя спрашивают, егоза»? - смеется мамуся.

Тут как пристанут все: «покажи» да «покажи».

Нечего делать, принесла мамуся тетрадку и сама же вслух читать стала. Кое-где сплутовать хотела, пропустить, но не тут-то было, все заставили прочитать.

- Да это грешно Наташа, под замком держать такие сокровища, надо отдать в печать. ,

«Мои стихи? В печать? Да вы смеетесь! - говорит мамочка.

Пристают к ней: «снеси» да «снеси» в какую-нибудь редакцию.

«Чтобы я», - отнекивается мамуся:"срамиться стала? - Ни за что»!

- Ну, не хочешь, дай, мы сами сяесем, - просят они.

наконец уломали мамочку.

«Ну, несите, только фамилию сваю я зачеркну, не хочу позорить весь наш славный род».

A что, мамусенька? Ведь я говорила, что надо напечатать! По моему и вышло! Все вот говорят «талант». И сказки надо, непременно надо в оперы переделать.

Господи, какая я счастливая, что y меня такая умная мама, и хорошенькая и добрая! Хоть бы мне чу-чу-чуточку быть на нее похожей! Да, какую Леонид Георгиевич странную штуку рассказывал: был y них в министерстве юбилей какого-то господина, так отгадайте, что сослуживцы ему поднесли? Никогда не отгадаете, хоть сто лет думайте: - адрес, (имеется ввиду письменное обращение к кому-либо с поздравлением. (уст.)) понимаете, a-дрес! А? Ничего себе?! Чей-то наверно не знаю: его ли, или каждый свой собственный; вернее, что каждый свой, потому что едва ли старикашка тот не помнит, где сам живет. Но все равно, глупо! Да еще золотыми буквами написали и каждый свою фамилию внизу нацарапал. Ну, подарочек! Уж умнее было ему просто книгу «Весь Петербург» поднести, там по крайней мере все, все решительно адреса есть.

Нет, хоть взрослые над вами, детьми, и смеются, но сами иногда такие штуки устраивают!.. Хотела было порасспросить, да потом воздержалась, еще опять на смех поднимут, и так я «римскую маму» до сих пор продышать не могу.

Наш юбилей.

Ну, давай Бог памяти, ничто не забыть и все толком записать, как и что y нас на юбилее происходило. Накануне в семь часов была генеральная репетиция. Весь вечер состоял из двух отделений. Были номера, где девочки и хором пели и по одиночке - не я конечно. - Две ученицы соло на рояле играли, остальные декламировали порознь, или по несколько вместе. В самой нижней зале устроили такое возвышение вроде сцены, но без занавеса, - что же там прятать? Ведь нечего: кончил и уходи сам.

Промучили нас на репетиции порядочно, пока мы научились по-человечески кланяться, - вовсе не так легко: карабкайся на ступени, потом иди несколько шагов, a потом уж приседай, да так, чтобы реверанс на самой середине вышел. Будто и не хитро, a никак на место не попадешь, то перескочишь, то недоскочишь! Наконец сообразили: влезть на ступеньки, сделать шесть шагов, потом присесть. Наладилось.

На следующее утро велено было к одиннадцати часам придти на молебен. Начальства понаехало, видимо-невидимо, все мужчины: и какие-то на синей, подкладке, и какие-то военные генералы с красными лампасами. Чего этим-то собственно говоря надо было, - не знаю, в кадетском корпусе, там конечно, им место, но y нас?.. Ну, да это не мое дело, - были, да и все тут.