Веселые будни

Но Бог миловал, она не задохнулась, потому что черев пять минут урок кончился. Пока «Женюрочка» с армяшкой тары-бары в дверях разводили, шкаф отомкнули. Пыльнева выбралась оттуда, но просидела на корточках возле своей парты пока армяшка не убралась окончательно. Так дело совершенно, то есть почти совершенно благополучно и проехало, только Евгения Васильевна выбранила нас за «глупый вечный смех» и за шум в классе.

У Таньки вид был страшно подловатый, того и гляди насплетничает; но я к ней еще раз подошла и еще раз побожилась, что, если она хоть слово посмеет мукснуть, я про немецкий перевод скажу.

Испугалась - будет молчать; в кои веки раз, списавши, надеется хорошую отметку от m-lle Linde получить, и вдруг ее на чистую воду выведут!

Теперь вы понимаете, что в классе y нас не скучно, и что я не так себе, зря, люблю нашу гимназию. Правда ведь - теплая компания?

Взрыв. - Наследник.

Нет, это положительно невозможно, какими нас солеными завтраками в гимназии кормят! Прямо-таки пить устаешь. В последний день перед роспуском на праздники расщедрились, дали по чашке ухи и по куску пирога к ней. Ну, уж и уха, доложу вам! Какая-то горько-соленая, точно вода морская; но воде простительно быть такой, потому в ней селедки водятся, a в ухе нашей кроме каких-то лилипутских рыбинок, - не знаю уж как они там называются, - ничего решительно не водилось. Спасибо мамуся меня теперь питьем снабжает; сперва думала чай давать, но холодный не вкусно, молоко с иным блюдом не особенно-то мирится, вот и выклянчила я себе клюквенного квасу, это и очень-очень вкусно, и жажду утоляет. Всякий день дают мне по такой небольшой бутылке.

Последний раз за уроком рисования Юлия Григорьевна по обыкновению обходит ряды, рисунки поправляет; подсела ко мне, a y меня лист большой нарисован, то есть на том картоне, с которого я срисовываю лист, - a y меня вышло что-то вроде кривого треугольника. Стала она поправлять. Я это только так говорю «поправлять», на самом деле она по очереди каждую линию стирала и делала новую. Я, чтобы дать ей место, немного отодвинулась и облокотилась на свою открытую сумку; сижу и смотрю. Вдруг - пуф! - выстрел, потом бж-ж… мокро! Это квас-то мой разгулялся. Веревочку, которая пробку держит, я перерезала, чтобы на большой перемене долго не возиться, - я постоянно так делаю - и ничего, всегда благополучно стоит, a здесь, как я рукой да боком прилегла на нее, да пригрела, квас-то и забеспокоился.

Мой дивный рисунок весь красный - покраснел, бедненький, от стыда за меня, вероятно, - с физиономии моей течет, с Любиной тоже, её тетрадь также оросило, на полу лужа, на учительском столе и журнале красные кляксы - скандал! Слава Богу, Юлия Григорьевна цела и невредима, И ведь надо же, чтоб это именно на её уроке случилось! Отчего не на арифметике? «Краснокожке» пользительно было бы душ принять. Это уж называется не везет. Сколько смеху было, - и не передать, просто за бока держались. Люба немножко сокрушалась, что ей так тетрадь разукрасило, но потом успокоилась - все равно ведь уже конец сезона.

Но как квас стреляет, подумайте только: где я , а куда пробку отбросило - к Сахаровой, впрочем вы незнаете, где она сидит, - на противоположном конце класса - и прямо это ей по носу ударило; ну, думаю, шишку набило; нет, ничего! А y неё, y бедной и так уже украшение - лоб зашитый. Не знаю отчего, т очень меня это интересовало, но неловко же так прямо спросить: - отчего, мол, тебе лоб зашивали? Ну, я обиняками разными рассказываю ей, как сама часто хлопаюсь, и то там, то там что-нибудь да расквашу.

«А ты?» - спрашиваю.

- Нет, я, говорит, падала много раз, но шибко никогда не разбивалась.

Значит, так верно и родилась с зашитым лбом.

Прихожу домой; y нас доктор, Володю осматривает. Сказал, что теперь все хорошо и ему можно со следующего же дня начать гулять. Я прохожу, a Володька шепчет:

«Новость, Мурка, рада будешь, то есть как никогда».

- A что?

«Потом, когда доктор уйдет».

Опять жди! Хочу пройти, a тут мамуся меня остановила.

«Будьте так любезны, доктор, пропишите что-нибудь моей девице, a то она побледнела y меня за последнее время, да и голова с утра иногда болит».

Это правда, y меня с чего-то голова разбаливаться стала.

Взял он меня руками за голову и ну тянуть за нижние веки, a потом зачем-то зубы смотреть стал.

«Маленькое малокровие, и нервна девица немножко. Поскорей весной на воздух и овес давайте ей пить».

Ишь чего надумался, - овес пить! Еще сеном кормить начнет.

Володька, как услышал, обрадовался, дразнится теперь:

«Смотри, Мурка, еще ржать начнешь. Да тетя не ошиблась ли только, не позвала ли по ошибке ветеринара, что-то y него приемы больно странные: первым делом в зубы смотреть, потом овса засыпать велел».

- Ну, ладно, поехал. Скажи лучше новость.

«А новость важнецкая, - наследник родился».

- A мне что? - был один, теперь два будет.

«Да ты думаешь, y кого?»

- Да понятно не y тебя, a y государя.

«А вот и нет!»

- Ну, так y кого? «У тети Лидуши».

- Ну-у?.. Врешь!.. «Ел боб, не вру».