Весёлые и грустные истории из жизни Карамана Кантеладзе

Он наконец взял кувшинчик и как приложился к нему, так и не смог оторваться, всё до конца высосал. Впрочем, много выпить ему не пришлось: разика два, не больше, поиграл адамовым яблоком, на этом всё и кончилось. Потом вдруг сразу как-то погрустнел, но это длилось какую-то долю секунды, а затем глаза его подозрительно заблестели:

— Караманчик, а что у тебя в бурдюке?

— Слёзы, — невозмутимо отрезал я.

— Скажешь тоже.

— Ну, а если знаешь, чего спрашиваешь.

— Ты что, тоже на продажу везёшь?

— Угу! Отец девять раз заставил меня поклясться. Если, говорит, не продашь, пусть оно у тебя во рту ядом оборотится.

— Да, уж не говори, умный мужик дядя Амброла. Нельзя быть рабом желудка, он, говорят, делает человека ястребом, а ястреба превращает в свинью. Вот если продашь чареку за пятак, думаю, это совсем неплохо.

— Продам за пятак, больше мне и не нужно, не собираюсь же я разбогатеть на этом вине, — заметил я степенно.

— Сдаётся мне, продашь! Наше вино в Кутаиси хорошо идёт, да вот доставлять его туда трудновато.

— Ну уж как-нибудь довезём!..

Кечо немного помедлил и вдруг протянул мне пятак:

— Налей-ка мне твоего. Чарека за пятак — цена сходная, да и бурдючок легче станет, а впереди ведь путь немалый.

Я не мог ему отказать, молча стал отвязывать тесьму… потянул, вино сначала не пошло, потянул сильнее, ещё… наполнил чареку и протянул её покупателю.

Кечо жадно накинулся, сделал два глотка и вернул кувшин мне.

— На, пей!

— Побойся бога! Видали, моим же вином меня угощает, такого позора я не вынесу!

— Как тебе не стыдно! Гора, говорят, с горой не сходится, а человек с человеком и через девять гор столкнуться могут! Пей! Выпей за счастье в пути! Не люблю я пить тихо. Тихо пьют краденое, а если уж пир, то пусть он пиром и будет. Э-э-эй!! Здравствуй, очаг, — умри, враг! — Кечо забросил свою шляпу на ветку ели. — Давай этой прекрасной чарекой выпьем за удачу! Да здравствует! Да здравствует!.. — звонко крикнул он и вдруг принялся напевать:

Генацвале живой душе! Реро!

Если есть у тебя вино в квеври,Реро, реро, реро!

— Ну-ка, парень, подтягивай!

— Реро-о-о-о-о!! — пропищал я, вытягивая шею, и поднял кверху указательный палец.

Совсем не пришёл бы в этот мир,Реро, реро, реро,Если бы не была ты мне по сердцу,Реро, реро, реро.

— А у тебя получается.

— Подожди ещё, так распоюсь, что луна от удовольствия растает.

После второй чареки мне стало совсем хорошо. Бурдюк-путешественник определённо успел уже отдохнуть и прийти в себя.

Я опустил руку в карман архалука, извлёк оттуда сиротливо лежавший там пятачок и протянул его Кечо:

— Налей-ка ещё одну!

Разгорелась торговля, да какая! Не нужно было ни базара, ни прилавка. Кечо распевал во всю мочь своего горла, а чарека и сирота-пятак переходили из рук в руки.

В лесу зашевелились, зашатались тени, а у костра — мы.

Я всё покупал вино из бурдюка Кечо, а Кечули — из моего.

Всё смешалось — хурджины, прилавки, бурдюки, прибыль, но, несмотря на всю эту круговерть, ничто не изменилось: чарека и пятак переходили из рук в руки. А уж если говорить начистоту, какой во всём этом был толк, непонятно, разве вино в обоих бурдюках было не из одного квеври? Известно ведь вам, дорогие мои, что за столом мешать вина не годится, а одно пей себе на здоровье, пока на ногах стоять можешь, оно не убьёт, не повредит. Вот мы и пили одно вино из двух бурдюков.

— Караманчик, Карамаша, простофиля! Куда мы теперь идём? — спрашивает меня мой попутчик.

— Ты что, испытываешь меня, что ли? Как куда, в город едем, деньги зарабатывать. Заработаем столько, что наполним хурджины червонным золотом и с песнями-плясками домой воротимся.

— Будь здоров, душенька! Дай-ка я тебя поцелую!

Луне тем временем надоело без дела сновать по небу, она улеглась и задремала где-то по ту сторону леса, а звёзды, словно обрадовавшись этому, засияли ещё ярче, некоторые же из них будто только сейчас пробудились и вылезли из-под огромного небесного одеяла.

— Караманчик, милый ты мой, куда это мы идём?

— Говорю же, деньги зарабатывать. Ох! Лопни глаза у наших завистников! В городе мы эти хурджины хорошенько вытрусим да наполним их серебром-золотом до самого верху, покроем их парчой-атласом и снова этой дорогой пройдём. Не так уж это трудно, наполнить каждому по одному хурджину, правда ведь?

— Каждому по одному! Нет уж, надо больше. Купим ещё хурджины.

— Уж лучше сундуки, Кечули. По крайней мере, не порвутся.

— Ты прав, золото ведь тяжёлое. Не голова у тебя, Караманчик, а кладезь ума. За то я тебя, дуралея, и люблю! Дай поцелую!

Звёзды ликовали в небе, а на земле — мы.

Там, под большой елью, мы торговали и пили за здоровье друг друга. И ночь перестала быть для нас ночью.

— А правда, мы послушные сыновья, не преступили слова родительского, — поминутно приставал ко мне мой сотрапезник, наполняя до краёв чареку. — Да-да, и впрямь послушные! Сказали нам, продайте, мы и продали. Ты что же молчишь, заснул, что ли?