Весёлые и грустные истории из жизни Карамана Кантеладзе

Мы вежливо отказались, спешим, мол. Лучше уж было заночевать в лесу, под какой-нибудь ёлкой, там, по крайней мере, никто не спросит с нас платы за приют.

Дождь кончился, солнце умылось. Взвалили мы на плечи хурджины и пошли дальше.

Вы, вероятно, слыхали про Накеральский хребет? Вот тут-то, у его подножия, настигла нас темнота.

— Передохнем, что ли? — Кечо отёр потный лоб рукавом чохи.

— Пройдём ещё немного, самое время, хорошо, прохладно, зато завтра меньше идти придётся, — возразил я.

— Как ты думаешь, Каро, отчего это дядя Ермиле такой хлипкий?

— Он в засуху вырос.

— А вот и нет! Он столько ходил по дорогам, что ноги у него поизносились, оттого и в росте уменьшился. А в молодости Ермиле таким не был, как бы с нами так не случилось. А ты не проголодался ли?

— Уж и не спрашивай, если я сейчас не подставлю брюху своему подпорки, то беспременно упаду.

Мы устроились под большой елью и развели костёр.

Я смотрел в небо. Ночь, казалось, милостиво разбросала вокруг золото звёзд. Там и сям виднелись облака, но они тоже были какими-то добрыми и ясными. А вскоре и молодой месяц высунул свой рог.

Я развязал хурджин, опорожнил одно его отделение и разложил на нём еду. Кечо последовал моему примеру и тут же набросился на мчади с сыром.

В дороге почему-то особенно сильно разыгрывается аппетит. Спутник мой запихивал в рот такие огромные куски, что щёки его раздувались, как шары, почти не разжёвывая, отправлял он пищу прямо в желудок, прищёлкивая при этом крепкими и острыми, как кабаньи клыки, зубами. Вам, вероятно, приходилось слышать про глыбоглота, так вот он и был настоящим глыбоглотом, мой Кечули. Я протянул ему толстый ломоть ветчины, он размолотил его в мгновение ока. Сказать правду, сначала и я не отставал от Кечо, но, проглотив несколько кусков, вдруг остановился, почувствовав, что глотка моя почему-то стала похожа на обезвоженную мельницу.

Я было перепугался, что это со мною стряслось?! Но объясняется всё очень просто: ел всухомятку. Глотал, глотал слюну, да никак не мог смочить ею куска.

— Кечули, парень, что это у тебя в бурдючке? — начинаю я, искоса поглядывая на друга, хотя отлично знаю, что ничего другого, кроме вина, там быть не может. Ну, кто, скажите на милость, нальёт в бурдюк уксус, например, или другую какую кислятину?

— Вино, конечно, чему же ещё там быть? — отвечает он, не останавливая работы челюстей.

— Хорошее?

— Не вино, а святое причастие, мёртвого напоить, и тот воскреснет.

— Ну и чего же ты не пьёшь?

— Выпил бы, да нельзя. Обещался я, клятву дал, так вот и так, продам, мол, вино.

— Чудно как-то! В марани у вас одни лягушки квакают, и откуда вдруг в середине лета выискали вы вино на продажу?! — удивился я.

— Папа попросил у дяди Амбролы несколько грошей взаймы, не мог же он отпустить меня в город с пустым карманом. А отец твой сказал, что нет у него денег и дал это вино: Кечо, мол, парень бойкий, свезёт его в Кутаиси и превратит в деньги.

— А эту чареку для чего ты прихватил, в дорогу, что ли?

— Вот ещё! В дороге воду ладошкой зачерпнёшь да напьёшься. На кой чёрт мне кувшин.

— Неужто в Кутаиси чарека вина стоит дороже пятака? — спросил я испытующе.

— Ну, если продам чареку за пятак, мне больше и не надо, эдак ведь и разбогатеть недолго.

— А коли так, возьми мой пятак и налей мне чареку, — я сунул Кечо деньги.

— Что ты со мной делаешь, Каро? Я должен взять у тебя деньги за вино, да? Неужто в дороге я так изменился, или я не прежний Кечули! Да убери ты свой пятак, безбожник, я и без него тебе налью.

Но тут уже я замахал руками:

— Ты, брат, что из себя корчишь, не заставляй себя просить, не дома мы небось. Везёшь вино на продажу, а я у тебя его даром возьму? Если будешь вот так в дороге развязывать хурджин направо-налево да всё раздавать, много ли заработаешь?

Спорили мы спорили, но я всё-таки убедил его.

Бурдюк был так крепко завязан, что Кечо еле отвязал тесьму. Вино с рокотом полилось в чареку.

Отец мой любил говорить — наше вино в одном похоже на беременную женщину: ему, как и ей, нельзя далеко ездить, уж очень оно от тряски портится, а уж если пришлось с ним попутешествовать, то нужно дать ему немного отдохнуть. Теперь я убедился в истинности этих слов, но всё-таки вино доставило мне большое удовольствие, первые же капли отозвались во всём теле вкусной дрожью. Выпив половину, я протянул чареку Кечо:

— На, пей!

Кечо растянул в улыбке рот до ушей, но пить отказался:

— Посмотрите-ка на него, приглашает меня на моё же вино. Стыда-совести я дома не оставлял!

— Чего это ты, дурень, мотыльки мы, что ли, один только день на свете живём?! Завтра ты меня угостишь, что в этом такого! Блаженная бабка моя Тапло знаешь что говорила: вся жизнь человека — это сплошная расплата за долги — займы и больше ничего! Понял?! Ну Христа ради, пей, не тяни.