Весёлые и грустные истории из жизни Карамана Кантеладзе

— А что, по-твоему, хлеб, что ли, я не продам? — обиделся я.

— Понимаешь, брат, покупатели у меня тут и русские.

— Ну для них-то я два-три слова как-нибудь выучу.

— Ого! Видимо, у него и впрямь голова не пустая, — обратился Арчил к Кечо.

— Да, ваше степенство, — не бросая своего занятия, живо и так, чтобы я слышал, отозвался Кечошка, — голова у него набита сеном, соломой, самшитом да вербой!

Арчил решил привести свои замыслы в исполнение и стал меня дотошно расспрашивать.

А знаю ли я, сколько стоит фунт хлеба?

— Я по три копейки покупал, батоно.

— Что ты, бог с тобой! Разве тот хлеб и этот одно и то же?

— Не знаю, батоно, по цвету этот лучше. А на вкус, как попробую, тогда и скажу.

— И на вкус лучше. Лучше, чем я, никто хлеб в городе не печёт, поэтому у меня и покупателей больше, и продаю я дороже, пятак за фунт.

— И я так продавать буду, батоно. Ведь у меня счастье пятикопеечное, везёт мне на пять копеек…

— А если русский тебя спросит, как ты ему скажешь?

— Гирванка хлэба, шаур! — нашёлся я тотчас же.

— Что это за русский язык! Нужно сказать: господин, пунт хлэба стоить пиат капеек, — ну-ка повтори!

— Господин, пунт хлэба стоит пиат копейка!

— Малладэц! — Арчил тряхнул меня рукой по плечу и, оставив у прилавка, пошёл к тонэ.

Голоден я был страшно, глотал-глотал слюну, но взять хлеб без разрешения Арчила не решался.

А эти бездушные шоти так бесстыдно разлеглись на полках, так и хотелось укусить какой-нибудь из них за румяную, поджаристую щёчку! Но я не смел.

Вошёл какой-то господин во фраке.

— Здравствуйте!

— Господин, пунт стоит пиат копейка! — отбарабанил я тут же.

— Молодой человек, сначала нужно ответить на приветствие! — нахмурился фрак.

— Пунт стоит пиат копейка! — повторил я.

— Ты кто такой? — удивился он.

— Пиат копейка, — снова сказал я.

— Где Арчил?

— Хлэба пиат копейка! — стоял я на своём.

— Заладил тоже! — отмахнулся фрак и хотел уже уходить, но в это время из соседней комнаты вышел Арчил.

— Кто там?

Русский что-то сказал и, не взяв хлеба, вышел из лавки.

— Это наш старый покупатель, вон в том большом доме живёт. Хлеб ему обычно прислуга носит, а сегодня он попросил, чтобы мы сами ему домой доставили. Вот тебе корзина, положи в неё пять шоти и отнеси.

— Хорошо!

— Ну иди, иди!

Я положил в корзину пять хлебов и собрался уходить.

— Да, — остановил меня Арчил, — вон в том красивом доме напротив живёт доктор Татаришвили, зайди к нему да спроси, когда прислать хлеб, сейчас или вечером?

Я пересёк улицу, подошёл к дому напротив и потянул руку к кружочку над входной дверью. Где-то далеко раздался глухой звонок. Дверь мне открыла молодая нарядная женщина, вся она была увешана какими-то блестящими безделушками, протянула мне руку и что-то сказала. Хоть я ничего и не понял, но всё-таки пошёл за нею следом. Прошли мы большую комнату и попали в кухню, там оставил я корзину и вернулся обратно, и тут увидел, что кто-то вышел мне навстречу из точно такой же комнаты, в какой я находился. Этот человек был странно похож на меня. Я кивнул ему — он тоже. Я улыбнулся — он тоже. Я собрался было пожать ему руку, и вдруг — бум! Стукнулся лбом и рукой обо что-то холодное.

Зеркало я, конечно, видел, но чтобы оно было такое огромное, прямо во всю стену, — этого я уж никак не мог себе представить. Хорошо, что никто не узнал о моём позоре. Ославили бы меня на весь город.

Обескураженный вышел я на улицу.

Дверь в квартиру доктора была слегка приоткрыта, я распахнул её и вошёл:

— Можно, батоно?

— Пожалуйста, пожалуйста!

Вижу, в кресле сидит человек в белом халате, держит в руках большую книгу в красной обложке и шепчет что-то про себя.

— Здравствуйте, господин доктор, — говорю робко.

— Здравствуйте, здравствуйте, — не поднимает он от книги глаз.

— Вот, я… пришёл…

— Вижу… Раздевайтесь! — прервал меня доктор.

Я опешил, оглядел себя и смущённо начал:

— Уважаемый доктор, знаете…

— Знаю, знаю, говорю вам, снимите одежду, — перебил меня он, не переставая листать книгу.

Мне подумалось, что этот добрый человек, вероятно, пожалел меня и собрался подарить мне одежду какого-нибудь своего шалопая-слуги, и я, сразу почувствовав к нему огромную благодарность, стал поспешно раздеваться. Доктор закрыл книгу и встал:

— На что жалуетесь, молодой человек?

Вот тебе раз! Что это ещё за вопрос: да на что только я не жалуюсь… на счастье своё, на безденежье, на превратности этого мира и на тысячи всяких неустройств. Чудной он какой-то, какое ему до этого дело?..

— Что у тебя болит, юноша? — спросил доктор уже с раздражением.

— Да ничего не болит, здоров я, как кремень, — сказал я изумлённо.

— А что тебя привело ко мне?

— Меня Арчил послал. Хлеб вам принести сейчас, или вечером?

— Извини, дружок, а я принял тебя за больного. Арчилу же передай, что хлеб мне сегодня не нужен, а завтра утром пусть будет так любезен, пришлёт три хлеба, понял?