Весёлый Роман

— Узнаю Галю, — покрутил головой Сергей Аркадьевич. — Я тогда уже был дивизионным инженером. Мы отступали. Попали в окружение. Затем плен. Бежали. Я пробрался в Киев. Получил явку. Галя тогда работала на подпольщиков. Отчаянно работала. Была гадалкой. Поэтому к ней ходило много людей. Так она собирала агентурные данные. Она не имела права оставить меня у себя. Но я был совсем истощен. И ранен. И она меня прятала. В чулане. В доме на Куреневке, где она тогда жила. Я туда съездил. Там теперь нет этого дома. Там теперь новый дом. Девятиэтажный, башня. Пойдем…

Мы пошли вниз по аллее мимо старого стадиона «Динамо».

— Что ж потом? Я перешел линию фронта. Снова попал в армию. — Сергей Аркадьевич помолчал. — Я помнил, чем я обязан Гале, как она рисковала, думал, что, как только освободим Киев… Но скоро я почувствовал, что значит «был на оккупированной». И решил — все равно добьюсь своего. И я добился. В инженерах с моей специальностью… В них очень нуждались. И я сумел себя показать. Работой. Я работал как вол. Жил только работой. В сорок шестом я стал начальником главка, в сорок седьмом — заместителем министра…

Он задумался, и некоторое время мы шли молча.

— А в сорок девятом меня посадили, — сказал Сергей Аркадьевич так, как говорят о постороннем. — Обвинили в том, что я агент гестапо. Что застрелил генерала Пахомова, с которым бежал из плена.

Сергей Аркадьевич остановился и повернулся ко мне. Зажгли фонари, и белый люминесцентный свет, проходя сквозь листья, придал его лицу резкие черты, словно высеченные в зеленоватом камне.

— Понимаешь, — сказал он, глядя мне в лицо. — Генеральское звание всегда поднимает человека. Вот почему хорошо быть генералом. Даже слабый человек, надев генеральские погоны, как правило, ведет себя как генерал. Но этот был исключением…

Он отвернулся, снова пошел вперед, а я за ним, чуть отстав, но сейчас же догнал.

— Генерал Пахомов был слабым человеком. Настолько слабым, что не решался даже застрелиться. У него были перебиты обе ноги, и он истекал кровью. Он просил меня об этом. Я тащил его, пока можно было. Пока мы не попали в засаду. И тогда я… в общем, я выполнил его просьбу, — сказал Сергей Аркадьевич, словно что-то отметая.

Ветер по-прежнему дул порывами. И я представил себе такие же порывы ветра, отдаленную стрельбу, лай собак, сначала далекий, а потом близкий, стоны раненого — и выстрел.

Я узнал об этом только то, что мне рассказал Сергей Аркадьевич. Я не знал, так ли все это было в действительности. Но даже то, что он рассказал, мне не нравилось. Что-то такое было в этом… Человек не собака. Его не годится добивать.

— А что вы теперь делаете? — спросил я.

— Что ж теперь, — другим, спокойным и уверенным голосом ответил Сергей Аркадьевич. — Руковожу строительством. Очень большим строительством. Грандиозным, можно сказать.

Против входа на стадион «Динамо» мы перешли улицу. Гостиница «Днепр» светила всем своим стеклом.

— Немного найдешь теперь таких людей, как твоя мама, — сказал Сергей Аркадьевич. — Все вокруг как-то мельче…

Я промолчал и потрогал рукой левую щеку. Она все еще побаливала.

…У меня не шли из головы эта старуха и этот установленный экспертом факт: ее задушили детские или женские руки. В перчатках. И следы засыпаны дустом. Из этой же аптеки. Значит, все у них было заранее рассчитано.

— Никогда еще за всю свою историю человечество не было так молодо, как теперь, — говорил Виктор. — Половина населения земного шара моложе двадцати пяти лет. И вот в последнее время почти во всех языках мира появились специальные слова. Ими обозначают молодых людей или подростков, которые необычно одеваются, необычно ведут себя. Это «раггары» в Швеции — парни на мотоциклах без глушителей; «тедди-бойз», «модз» — длинноволосые ребята, которые ходят босиком по асфальту, и «рокерс», или «кожаные мальчики» в Англии; «дисколи» и «вителлони» в Италии. Французы таких ребят называют «блузон нуар» — «черные рубашки», в Южной Африке их зовут «цоци», в Австралии—«боджи», в Голландии — «нозем». В Австрии и Федеративной Германии это «хальбштарке», на Тайване — «тай-пау», в Японии — «мамбо бойз» или «тайодзуку», в Югославии — «тапкароши», в Америке — «хиппи».

— А у нас?

— Стиляги. Но некоторые и у нас уже называют себя «хиппи».

— Откуда они взялись?

— Началось в Калифорнии. Программа: ненасилие, секс, пацифизм, отказ от любых действий. Наркотики. Все они в любых обязанностях видят нарушение своей свободы, хотя в действительности стремление к свободе у них показное. Они просто хотят освободиться от всякой ответственности. Свою неуверенность и моральную нестойкость они хотят компенсировать наркотиками.