Весёлый Роман

У ручейка он сделал оттяжку, и его «Чезет» пролетел над канавой. Ездит он, конечно, как бог. У него, правда, не увидишь смелых, красивых прыжков, когда мотоцикл птицей взвивается вверх, а гонщик, вцепившись в руль, взлетает над мотоциклом. Нет, он прыгает лишь когда это необходимо, и при этом полностью используя возможности своей мощной машины — низко и далеко. Это меня швырнуло вверх, и зрители, которым именно такой неудачный прыжок кажется наиболее эффектным закричали что-то восторженное, но у меня чуть не вырвало руль, мне пришлось сбросить газ и переключить передачу, и я еще больше отстал.

Дальше дорога шла под гору, и был там такой резкий поворот влево. После дождя трасса превратилась в глиняное месиво. Мой ИЖ стал неуклюжим и непослушным, норовил занести меня за колья, огораживающие трассу. Меня заливало брызгами грязи. Но Борисов уверенно уходил, и тогда я сделал то, чего делать не полагалось. Ни в коем случае. Я крутанул до конца ручку газа и просто полетел вниз. Неровными, нелепыми прыжками. Я чуть не сбил гонщика, который шел передо мной. Даже не заметил, кто это. Я видел только Борисова.

Такой спуск не мог сойти безнаказанно. Но почему-то обошлось. И я уже знал, как пройду его в следующий раз. У меня словно появилось какое-то новое зрение.

Борисов оглянулся и прибавил скорость. Он не любит, когда его догоняют. Но я уже не отставал.

При кроссе в основном стоишь на подножках мотоцикла, потому что все время на дороге бугры, впадины, выступы. Сидишь на подушке седла только на поворотах, когда необходимо слиться с мотоциклом, чтоб лучше ощущать его малейшее движение. При этом ногой, которая у тебя со стороны поворота, балансируешь — выносишь ее вперед, вбок или назад, поддерживаешь ею равновесие. Иной раз ногой и отталкиваешься, хоть этого не полагается делать. И непрерывно, на протяжении всего заезда меняешь положение, загружая то переднее, то заднее колесо.

Борисов приехал на соревнования со своим механиком — инженером Заседой. Заседа стоял у трассы с секундомером в руке. Под плакатом, который повесили на дереве какие-то местные юмористы: «Выбегать на трассу строго запрещается. Кто останется жив — будет оштрафован».

Механик показал на пальцах левой руки, за сколько пройден первый круг, и закрутил правой рукой так, словно подталкивал колесо, — понятный поощрительный жест — давай, мол, давай!

Я уже вырвался вперед, но тут начался подъем, и Борисов снова обошел меня. Легкий, худой мастер, каждое движение которого было так целесообразно, как целесообразно было все в двигателе его мотоцикла.

У меня был только один шанс. Перейти меру допустимого риска. Борисов лучше, чем кто бы то ни было, знал эту меру. Он никогда не переступал ее. Он помнил слишком много случаев переломов позвоночника у гонщиков.

А я решился. Даже не сознанием. Мышцами. Мотоциклом. Трасса словно сама меня подталкивала.

Мы на полкруга оторвались от остальных. А к середине заезда на круг.

Виля сошел на обочину и начал возиться с мотоциклом.

— Цепь! — крикнул он мне.

Я так и знал. Николай где-то вычитал, что московские профессора Гаркунов и Кригельный сделали интересное открытие. Они заметили, что, если в масло добавлять порошок меди или бронзы, при трении крошечные частички — группы атомов иди даже отдельные атомы — прочно прикрепляются к стальным деталям и создают тончайший слой, который потом переходит с одной поверхности на другую.

Виля с его склонностью к экспериментам решил добавить в масло бронзовый порошок. Тот самый, который идет в краску. В статье не указывалось, сколько надо порошка. Виля написал письмо в Москву этим профессорам, но ответа не получил. Тогда он запузырил в масло просто целую горсть бронзы. Уверен, что поэтому у него и полетела цепь.

Хотя в конце заезда мы с Борисовым обошли всех остальных на целый круг, я его так и не догнал, и Борисову первому махнул своим клетчатым флагом судья на финише — пожилой толстый дяденька с двумя подбородками.

Я заглушил мотор, и сейчас же меня окружили фоторепортеры. Они поздравляли меня и фотографировали мою ошалевшую, забрызганную грязью физиономию. Борисов их раздвинул, подошел ко мне и перед нацеленными на нас фотообъективами пожал мне руку.

— Молодец, — сказал он. — Поздравляю. С первым призом.

— Брось, — сказал я.

— Я вне конкурса, — недовольно пояснил Борисов. — Перед самым стартом судьи решили, что результат будет засчитываться только отечественным машинам.

Мне вручили первый приз. Оркестр играл туш. Мне дали точную бронзовую копию памятника Кирову, который стоит в центре Кировограда с рукой, указывающей на землю.

— Ты совсем спишь, — сказала Вера. — Приляг на полчасика.

— Не хочу.

— Приляг, приляг. Закрой глаза.

Я закрыл глаза, и она тихо, чуть хрипловато запела со странной вопросительной интонацией колыбельную песню. Она, должно быть, сама ее и сложила. А может быть, в детстве слышала?

Все кошки спят,И собаки спят,И медведи спят,Все на свете спят.Только Рома не спит,На тахте он лежит…