Весенная пора

— Страшно-то как! Дорога ведь проходит как раз под этим деревом, — заметил Егордан.

Во время рассказа Николая маленький Сенька забрался на скамеечку, чтобы достать лучину с полки, которая висела под самым потолком. Но сколько Сенька ни старался дотянуться до полки тупым ножиком, который крепко сжимал в своей маленькой ручке, ничего из этого не получалось. Тогда он деловито спустился, притащил табуретку, поставил ее на скамейку, кряхтя забрался на это сооружение и опять потянулся за лучинкой.

— Да, страшное это дерево… — продолжал Николай. — Когда я проснулся, у меня сильно болели глаза. А через несколько дней не стало для меня солнечного света. Вот я и считаю, что это проклятое дерево съело мои глаза… Наверное, в отместку за то, что я повздорил с Сыгаевыми.

— Вот страх-то…

— И все было как наяву… Первое время, когда я поворачивался к солнцу, я еще чувствовал свет… Не знаю, помогло бы мне тогда, если бы сразу пригласить шамана, но я этого не сделал, нечем было заплатить…

Раздался грохот. С полки посыпались лучинки, подставка под мальчиком рухнула, Сенька полетел вниз. На лету он задел ножиком рубаху старика Николая и разодрал ее. Старик подскочил с громким криком. Мальчик мгновенно очутился за больной матерью, лежащей на нарах. В эту зиму Федосья, на исходе пятого десятка, родила девочку Майю и целый месяц после родов никак не могла поправиться.

— Поглядите на этого бесенка! — заворчал рассерженный Егордан и стал осматривать живот старика.

Когда все немного успокоились, Федосья укоризненно сказала Николаю:

— Зачем ты так страшно кричишь? Ведь можешь напугать душу ребенка!

У слепого Николая был вид глубоко виноватого человека. Он кое-как запахнул разодранную рубаху, откашлялся и тихо протянул:

— Вдруг по животу скользнуло что-то холодное и послышался треск. Я подумал, что у меня живот разорвался. — Он вытянул перед собой руку, пробрался за камелек и зашумел там жерновом.

Напившись чаю, Егордан поставил чайник на огонь, надел свою облезлую доху и сказал:

— Ну, пока светло, пойду проверю капканы на горностая. А вы, молодцы, — обратился он к Гавришу и Никите, — пробейте прорубь и напоите скот.

Парни побежали на озеро, кое-как пробили узкое отверстие в глубоко промерзшей проруби и направились домой за скотиной.

— Еще мужчинами называемся, — с досадой проговорил Гавриш, — настоящую прорубь не можем сделать!

— Конечно, лучше бы новую прорубить, — заметил Никита.

— Хвастай!

— Давай прорубим.

— Прорубим, говоришь? А почему бы и нет? Чтобы до весны продержалась, как делают настоящие мужчины.

— Ну давай.

И ребята побежали обратно к озеру. Там они долго трудились и в самом деле сделали широкую прорубы.

Довольные и радостные, они прибежали домой, открыли ворота и погнали скотину на водопой. Уже на озере бойкая Дочка Лягляриных боднула бурую толстобрюхую корову старого Николая. Корова поскользнулась и задом провалилась в прорубь. Вытянув из воды передние ноги, она испуганно вытаращила глаза, захлопала по воде ушами и жалобно замычала. Гавриш с отчаянным криком подскочил к корове и принялся изо всех сил тянуть ее за рога. По лицу его катились крупные слезы. А Никита, задыхаясь, влетел в юрту и поднял там шум. Старуха мигом очутилась около Николая, который все еще молол зерно. Старик ощупью вылез из-за камелька и стал одеваться.

— Беги за соседями! — крикнула старуха Никите.

— А корова, по-твоему, дожидаться будет, пока соберутся соседи? — тихо проговорил слепой. — Попробуем сами… Бог поможет… Давайте веревки покрепче.

Никита и старуха отвязали два толстых. крученых ремня от саней и, вместе со слепым стариком, побежали к озеру. Гавриш уже охрип от плача. А корова ослабла, она тихо стонала, закрыв глаза и опустив уши в воду.

Старик взял ремни, сложил их в несколько раз и ощупью нашел рога коровы.

— Отойди-ка и не реви! — тихо отстранил он сына, а сам встал на колени, сунул обе руки в воду и обвил корову ремнями. — Сначала попробую тихонечко… Как бы ремни не лопнули, ведь старые… А вы подальше отойдите…

Старик взялся за ремни. Колени у него затряслись, спина стала постепенно выпрямляться. Он медленно подавался назад и, наконец, вытянув корову, грузно сел на берег.

И тут корова окатила его ледяной водою. Когда старик почувствовал, что сидит в луже, он вскочил на ноги и крикнул:

— Скорей домой!

Николая привели в юрту. Он снял обледеневшую одежду и дал старухе просушить, а сам улегся на нары, завернувшись в жеребковое одеяло. Корову загнали в хотон.

В это время вернулся Егордан. Мальчики наперебой рассказывали о случившемся и громко хвалили старика. Улыбаясь до ушей, Гавриш таращил горящие глаза и восторженно говорил:

— Ох, и страшная сила! Когда отец поднатужился, мускулы у него так и зазвенели…

— Перестань! Чего зря болтаешь! — перебила старуха сына. — Ведь уже большой, а не понимаешь, что такие речи могут накликать беду!

Гавриш замолчал, хотя ему очень хотелось поговорить.