Весенная пора

Вскоре он вернулся и привел с собой братьев Котловых. В шутках и прибаутках прошел вечер. Уходя, младший из Котловых, прозванный за свой невысокий рост «Иваном Малым», снял с себя рваный пиджачок и дал его Никитке поносить.

Егордан, казалось, позабыл о своем несчастье. Он смеялся так же весело, как и до пожара, и даже находил, что в общем все обошлось благополучно.

В самом деле, сын жив и невредим, ружье и мука спасены благодаря удалому Эрдэлиру. А ведь могло случиться и много хуже.

— Мы с царем оба пострадали, — шутил Егордан: — у меня вещи сгорели, а у царя — пятерка!

Вечером, перед сном, Егордан обратился к мальчикам:

— Никитка и Давыд, вы тут моложе всех, припаси-те-ка на завтра дров.

— Сами пойдете! Я вам не раб! — огрызнулся Давыд.

— И то правда! — быстро согласился Дмитрий, опережая готового возмутиться Егордана. — Тут все равны. Давайте тянуть жребий.

Все охотно и весело согласились.

Дмитрий взял пять спичек, из которых две отметил угольком, и сунул их в рваный картузик Давыда. Встряхнув картузик, он провозгласил:

— А ну, вытаскивайте! Пойдут те, кому достанутся спички с отметкой.

— Есть! — радостно вскрикнул Давыд, вытащив спичку. — Я не иду.

Никите и Егордану тоже достались спички без отметины.

Пришлось отправиться за дровами Майыс и Дмитрию. Вдогонку им неслись торжествующие крики Давыда:

— Бедные, несчастные!.. Рабы, дровосеки!

За дровами идти или за молоком, которое выпрашивали в одинокой избушке, стоявшей вдалеке под горою, — во всех случаях в шалаше тянули жребий, и неизменно Майыс с Дмитрием постигала «неудача». Каждый раз они уходили, сопровождаемые издевательствами Давыда, а Егордан понимающе усмехался, но вслух сочувствовал их «беде».

Однажды ночью Давыд, лежавший у входа, тревожно разбудил Егордана:

— Утки сели, стреляй, Егордан…

— Да нету зарядов, все сгорело, — ответил Егордан и, повернувшись на другой бок, снова захрапел.

— Вот обида! Ну, тогда хоть спугну их.

Давыд выскочил из шалаша и забегал вокруг озерка. Он фыркал изо всей силы, хлопал в ладоши и кидал в воду комья глины. Потом, вернувшись, заорал во всю глотку:

— А где Эрдэлир? Куда девался Эрдэлир? Какой черт утащил его? Эй, Майыс!..

Не успел Давыд обежать жилище Майыс и оказаться у его входа, как Дмитрий пробил головой общую стенку шалашей и, проскользнув на свою постель, укрылся с головой.

— Майыс, ты не видала Эрдэлира? — снова раздался голос Давыда.

А Егордан, быстро прикрыв отверстие в стене, пробитое Дмитрием, крикнул:

— Да ты что, дуралей, сбесился, что ли? Вот же он, Дмитрий!

Прибежавший обратно Давыд совсем растерялся.

— Так ведь не было же его здесь!

— Молчи! Спать не даешь. Еще с вечера тут.

— Да ведь не слепой же я, не было его…

— Зрячий дурак хуже умного слепца видит.

Парень лег, обиженно посапывая и что-то бормоча себе под нос. Но с этой ночи он стал настороженно следить за молодыми людьми и уже не так активно выражал свой восторг по поводу «неудач», выпадавших на долю Майыс и Дмитрия при очередной жеребьевке.

Наедине Егордан не раз порицал Дмитрия за легкомыслие. Но тот совсем потерял голову от любви и не только не задумывался над будущим, но, казалось, даже не понимал упреков Егордана, хотя и слушал его со вниманием. Он был уверен, что нет на свете такой силы, которая могла бы помешать его счастью.

— Неужели ты хочешь пойти наперекор судьбе? — наступал на него Егордан.

— Мы с ней во всем согласны, чего же еще? — медленно отвечал Дмитрий.

— Так ведь наша судьба не от нас зависит.

— А от кого же? Не от богача ли Федора Веселова да от попа Василия. Попова?

— А все-таки нельзя так играть счастьем девушки.

— Да я ведь не играю, не играю я! — горячо уверял Эрдэлир. — Ее счастье только со мной. А чем я хуже других? Разве вот штаны рваные ношу? Но ведь люди подбирают себе штаны, а не штаны людей… Ты сравнивай людей голыми.

— Лисиц сравнивают по меху, а людей по богатству, — печально произнес Егордан. — Шерсть-то ведь на нас и не росла никогда. Мы голыми родились, голыми и умрем. Сам рассуди: отец не отдаст, поп венчать не станет. Как же ты после этого думаешь жениться на ней?

— Вот весною возьму Майыс и убегу с ней в тайгу, тогда ищи меня…

— А не слыхал ты, как у нас говорят: «У царя руки длинные, у закона глаза зоркие»?

— Может, скоро отрубят царю руки, а у царского закона глаза лопнут! Виктор Алексеевич не верит, что царь долго продержится.

— Враг он царю-то…

— А Егордан у нас первый друг царю и богачам, так, что ли?

— А что им от того, враги мы им или нет? — возражал Егордан.

— Как что? — удивлялся Дмитрий. — Да если на каждого богача по сотне батраков войной пойдут…

— Как же! Войной! Да мы, бедняки, всегда между собой грызлись, лишь бы только богачу угодить. Посмотри на брата своего Федота!. Ведь не слепой видит и не глухой слышит, что русский фельдшер мне жизнь спас, а якут Веселов одно знает — пот из меня выжимать. А Федот, точно брехливый пес, на фельдшера лает, Федора славит.

— Надо открыть глаза и уши…

— Как же! Откроешь нам глаза! Нет, брат, мы слепые. Не откроешь, раздерешь только да больнее сделаешь. Лучше и не ковыряться в наших глазах.