Весенная пора

— Вот это так! — Дмитрий снова оказался на правой половине. — У нас всего два-три богача. А нас сколько? Они называются людьми с головами, а мы — безголовыми. Вот оторвать бы эти головы да… — И Дмитрий сделал энергичное движение ногой, будто отшвырнул что-то грязное.

Все были поражены этой беспримерной дерзостью. Даже Дарья оставила свои увещевания, а у Федота, казалось, отнялся язык, и он лишь беззвучно шевелил губами.

— Что же это такое? — засуетился Федор. — Все слышали?.. Я этого так не оставлю!

— И не оставляй!.. — закричал Дмитрий. — Нате, подавитесь… — Он притащил корзину с мелкой рыбешкой и решительно поставил ее перед хозяевами неводов. — Ешьте! Мне вашей подачки не нужно. Жрите сами или пошлите Сыгаеву.

— Жили до сих пор мирно… — пробормотал Григорий. — Жили — и в долг давали и делились по нашему по якутскому обычаю. А тут…

— Какой же это у вас обычай? — спросил фельдшер. — Он стоял, склонившись к Афанасу: тот переводил теперь почему-то шепотом. — Обычай угнетать народ! Да он везде одинаковый. Но мы сообща и уничтожим этот жестокий обычай всех богачей, будь то якутских или русских…

— Детка Аксинья, где ты? Пойдем, пока нам здесь голову не оторвали. — Федор сделал вид, будто сильно перепугался. — Опасной становится эта юрта…

Он поспешно вышел. Наступило молчание, которое прервал Федот:

— За язык тебя повесят скоро. За язык твой поганый, — проворчал он, глядя на брата.

— Надо, чтобы этот русский сматывался. — Павел торопливо сорвал с шестка шапку, которую он повесил сушить. — А то он и на самом деле подговорит здешних дуралеев с нами разделаться.

— Это русский обычай, — заявил Роман. — Они всегда делились на богатых и бедных и одни других постоянно резали. Богатые у них жадные, а бедные… разбойные. А мы — якуты, люди смирные. Мы…

— «Мы»! — прервал его Афанас. — Кто это «мы»? Ты говори: «Мы — богачи», а вот наш брат скажет: «Мы — i бедняки». Так-то оно вернее будет. «Русские богачи — жадные»! А ты-то, якутский, лучше?

— Нет, надо уходить отсюда. — Роман долго одевался, что-то сердито бормоча под нос. Потом, стоя уже в дверях, он бросил: — Договорились черт знает до чего! Головы отрывать собрались. Мы еще потолкуем. Иван Дормидонтович сам объяснится с этим русским.

— Царя не побоялся, а твоего Сыгаева, думаешь, побоится? — крикнул Афанас.

Павел хотя и оделся раньше всех, однако вышел последним. Он сильно хлопнул дверью да еще снаружи ударил по ней ногой. Но тут же рывком снова распахнул ее и, просунув голову в юрту, прошипел:

— Не уедете вы с этим русским! Здесь останетесь! А уж князь разделается с вами, паршивцы! — Он еще сильнее хлопнул дверью и еще громче стукнул ногой…

Русский тихо взял табуретку и уселся на нее, опустив голову.

В юрте воцарилась напряженная тишина. — Только потрескивал огонь в камельке, порой далеко отщелкивая багровые угли.

Но вот фельдшер выпрямился и обвел глазами помещение, будто с трудом вспоминая, где он находится. И вдруг взгляд его остановился на оборванном Никитке. Мальчик стоял возле камелька и что-то чертил угольком на лучине.

— Иди-ка сюда, мальчик, — позвал русский, протягивая к Никитке руку.

Никитка испуганно выронил лучину и подошел к фельдшеру, спрятав за спиной вымазанные углем руки.

Но Бобров резко встал и, подняв с пола брошенную Никиткой лучину, вернулся на свое место. Лучина вся была испещрена какими-то каракулями. Словно позабыв о самом Никитке, снова отошедшем в сторону, фельдшер долго рассматривал их. Потом он что-то сказал Афанасу.

Афанас взял мальчика за руку и, подведя его к фельдшеру, спросил, указывая на первую группу черточек:

— Это что?

— Неводят… — смущенно прошептал Никитка и провел ладонью под носом, оставляя на лице черную полосу во всю ширину ладони.

Когда Афанас перевел ответ Никитки, фельдшер даже задвигался на табуретке от охватившего его любопытства.

— А это?

— А это богачи себе всю рыбу забрали…

— Да ну? А это?

— Это… Не буду… — застеснялся Никитка, порываясь уйти.

Но Афанас удержал его.

— Ну, скажи нам, дружок! — попросил он ласково.

— Ты почему с гостями не хочешь разговаривать? — вмешался отец.

— Это… Это Эрдэлир, русский фельдшер, Афанас, Федот и отец собрались и избили богачей и отняли у них рыбу. Видишь, Федор и Роман лежат, а Павел убегает…

— Замолчи! — встревожился Егордан.

— Меня там нет! — крикнул Федот.

А Никитка уже юркнул куда-то в темный уголок.

— Да! — задумчиво произнес фельдшер. — Отняли все-таки рыбу, а? Надо бы, надо бы! — Он даже хлопнул себя по коленям от восхищения. — Вот молодец!

— Зачем драться! И без драки бы можно…

— А если не дают? — задорно возразил Дарье голос Никитки откуда-то из-за камелька.

— Правда! Если без драки не дают! Да и не дадут! Надо драться, надо отнять у них рыбу, невода, землю… Где он?

Фельдшер подбежал к Никитке, схватил его и, вернувшись на свое место, усадил мальчика на колени. Сжимая его в объятиях, он растроганно говорил:

— Ах ты, мой дорогой! Да ты настоящий бунтарь! Отнять, отнять у них всю землю! Власть отнять!

Потом, немного успокоившись и касаясь своими мягкими усами Никиткиной щеки, русский неожиданно спросил: