Весенная пора

Жил за Талбой-рекой зажиточный старик Филипп. Две его младшие дочери ухитрились настолько рано выйти замуж, что даже года им пришлось прибавлять, а то не хватало до венчального возраста. А вот старшая дочь Агафья, прекрасная работница и большая умница, засиделась в отцовском дому: уж очень она выдалась неприглядной. Была она чернявой и часто надувала свои толстые губы, отчаянно силясь не улыбаться, чтобы не обнаружить перед другими два огромных кривых зуба.

К весне, когда снег на горах начал таять и мимо просторной избы Филиппа потекли в Талбу шумные ручьи, веселый Эрдэлир пришел свататься к дурнушке Агафье. Филипп был рад и такому жениху, однако в душе все-таки не мог примириться с бедностью зятя. А с другой стороны, жених хоть и беден, но ведь и дочь некрасива — как раз пара.

Дмитрий не мог уплатить тестю калым, а потому и сам ни на что не рассчитывал. Но все-таки Филипп выделил уходящей из дому дочери старую корову с телком.

И вот однажды весенним утром Дмитрий Эрдэлир пригнал домой женино приданое. Обитатели юрты и соседи высыпали гурьбой встречать счастливого жениха.

— Эй, эй! Не толпитесь! В сторонку возьмите! Эй, смотрите в оба, а не то вся скотина разбежится! — громко выкрикивал Дмитрий.

Он на все лады менял голос, подражая погонщикам огромного стада.

А худая, старая черная корова, с белой отметиной на лбу и с одним обломанным рогом, все норовила убежать и плутовато семенила впереди, то и дело внезапно пускаясь вскачь. С грозным окриком подбегал к ней новый хозяин, ударял ее по костлявому крестцу тяжелой рукавицей и, отскочив в сторону, замысловато прыгал по снегу на одной ноге. Пестрый телок, очутившись на свободе, был, видно, тоже рад случаю попрыгать и не уступал в резвости новому хозяину.

С шумом загнал Дмитрий корову и телка в хотон, выскочил в жилую половину юрты, сорвал с головы заячью ушанку, смахнул со лба капли пота, подкрутил несуществующий ус и торжественно провозгласил:

— Бог щедр, да и добрый молодец удачлив! Что, аль не сразу заполнил я весь хотон рогатой скотиной?

Старая Дарья ликовала. Она пожелала сыну отныне не искать потерянного и не терять найденного.

В полночь, когда расходились гости, она сказала, что у нее нынче почему-то удивительно сладко кружится голова. А утром, удивленный тем, что мать слишком тихо спит, Дмитрий подошел к ней, потрогал ее худенькие, скрещенные на груди руки и отшатнулся. Старая Дарья уснула навеки…

В первый же день по приезде Никитка побежал на ее могилу и вдоволь наплакался там.

Зажили Ляглярины опять в своей юрте, сами себе хозяева, дружбу завели с соседями, такими же, как они, бедняками. Большинство соседей к зиме разъезжалось батрачить. А Ляглярины еще не решили, разбредутся ли и они осенью по разным хозяевам, или попробуют прожить у себя, нанимаясь на работу поденно. Дела у них как будто пошли на лад. Старая Чернушка принесла этой весной пестренького бычка. Кроме того, подрастала прошлогодняя телка Дочка. Да и Рыженький хоть и ленился в упряжке и пошалить любил на воле, а все же вполне мог считаться полезной скотиной.

Недавно умер хворый Иван, муж тетки Ульяны. Егордан вернулся с похорон Ивана, которому он рыл могилу, и, печально улыбаясь, сообщил жене: — Ну, друг Федосья, уплатил я, наконец, свояку его рубль несчастный…

Потом Ульяну какой-то проезжий человек увез в «Охотские края».

Хлеба не было, как и всегда. Урожай с двадцатифунтовой пашни едва дотянули до рождества, хотя Евдешка Татарская дочь наотрез отказалась от присужденной ей половинной доли. Она не только отвергла такое решение, но к тому же еще страшно изругала при всех и наслежного князя, и улусного голову, и Веселовых, и самого Егордана, посмевшего предположить, что она согласится на подобную несправедливость. Евдешка даже пашню — и ту обругала за то, мол, что не уродила как следует.

Ляглярины питались творогом, свежим щавелем, пили чай из березового гриба, охотились на зайцев и птиц. Словом, пока не голодали и даже были счастливы. После ссоры с Федором Веселовым Егордан стал работать у Романа Егорова, у которого Варвара Косолапая батрачила теперь круглый год. Старик Ляглярин тоже отработал у Романа зиму, а летом вместе с сыном по-прежнему был занят на подрядах.

Роман слыл человеком бывалым, с широкими знакомствами. Он охотно давал в долг чистыми деньгами. Дал он и Егордану, что на первых порах позволило ему одеть семью и расплатиться с наслежным управлением, с церковью и с царем, которому, видно, до сих пор все еще не давала покоя та сгоревшая в шалаше пятерка.

Но быстро оборвалось непрочное счастье.