Читаем Весенняя пора полностью

С особенной, выпуклой яркостью проступают черты национального характера якутов в эпизоде так и не состоявшейся мобилизации их на «немецкую» войну 1914 года. Словно бы в едином фокусе раскрывается тут доверчивая душа народа, горестная покорность бедноты, которую «угоняют» на далекую, никому не понятную «войну царей», глубокое горе семей, которые становятся сиротами без хозяина и кормильца, и звериная изворотливость богачей, здоровенные сынки которых мгновенно становятся инвалидами и за немалую мзду получают бумажки об освобождении от мобилизации. В селении все бурлит через край — на общих кострах жарится мясо, купленное в складчину, звенят песни, сливаясь с воплями. Парни валят самую высокую лиственницу и вкапывают ее посреди селения: это — памятный «столб горести». Но с какою детской легкостью, как безоглядно переходит народ от горя к безудержной радости, когда слухи о мобилизации не подтверждаются: якутов, оказывается, «не берут на войну». В мгновение ока «избавляется» от своей грыжи Лука Губастый, на кострах жарят мясо другого вола, тоже приобретенного в складчину, «столб горести» выкапывают и на его место, срубив другое дерево, ставят «столб радости»…

III

Эпопея Н. Мординова «Весенняя пора», конечно же, не лишена недостатков. В той части книги, где автор повествует о старой Якутии, он опирается не только на отстоявшиеся в памяти воспоминания детства и отрочества, но и на богатейшие традиции изустного народного творчества. Новая же Якутия, в которой происходит стремительная революционная ломка, потребовала от художника иных красок, иных изобразительных средств. Очевидно, поэтому менее заметно проявляется национальное своеобразие автора: слишком уж быстро сменяются картины революционного пробуждения, острых столкновений и столь затянувшейся в Якутии гражданской войны. Сама жизнь не давала автору спокойных сроков, и вот на смену прежнему, небыстрому письму пришли торопливые записи по горячему следу событий…

Н. Мординов всегда осознавал, что роман «Весенняя пора» — главная его книга. Все другие работы этого писателя — повести, очерки, пьесы — были ни чем иным, как подступами к созданию эпопеи. Опубликование этой эпопеи обозначало рождение большой художественной якутской прозы. При неоднократных переизданиях романа текст его не оставался неизменным: автор каждый раз вносил исправления, повышающие художественную выразительность каждой страницы. Великий пример русских писателей научил якутского писателя быть требовательным к себе.

Уместно здесь вспомнить о знаменательной встрече Николая Мординова с А. М. Горьким, Эта встреча произошла на Первом Всесоюзном съезде писателей.

«— Мне было, — рассказывает Н. Е. Мординов, — как-то удивительно легко подойти к Алексею Максимовичу Горькому и, отрекомендовавшись, сказать ему:

— Якуты читают ваши произведения на своем языке, любят они вас, Алексей Максимович.

Пожимая своей сильной рукой мою руку и сияя лучистой улыбкой из-под пушистых усов, он взволнованно проговорил:

— Какое счастье… Какое счастье, товарищ Мординов, товарищ якут…»

Да, счастье, повторим мы. Счастьем якутов, счастьем всех других народов бывшей царской империи была Октябрьская революция. Она вызвала к жизни неисчислимые подспудные силы. Поэтому закономерно создание Н. Е. Мординовым его якутской эпопеи. Закономерно и то, что эту эпопею читают не только якуты, но и русские, и украинцы, и монголы, и тувинцы. Она стала достоянием и зарубежных литератур (например, чешской и венгерской).

В Якутии же воспитание новых поколений просто невозможно без изучения романа «Весенняя пора», потому что на страницах этой книги воскресает весенняя пора великой революции.


Н. ЧЕРТОВА

КРАТКИЙ ПОЯСНИТЕЛЬНЫЙ СЛОВАРЬ

Айысыт — по старинным верованиям якутов, богиня земли.

Балбахи — глыбы замерзшего навоза.

Баянай — властитель тайги в якутской мифологии.

Гальян

 — мелкая озерная рыба.

Горбуша — здесь: коса с коротким искривленным лезвием для косьбы на кочкарнике и для жесткой травы.

Даба — дешевая ткань, бумажный холст.

Заболонь — молодые, не отвердевшие еще слои древесины под корой.

Камлать — шаманить, ворожить.

Камусы

 — обувь из шкуры оленьей ноги.

Катеринка — царские бумажные деньги достоинством в сто рублей, с изображением Екатерины II.

Кес — старинная якутская миля порядка десяти верст.

Кошева — розвальни, широкие дорожные сани.

Кукша — лесная птица, сойка.

Кумалан (буквально: дыра, пустое место) — бедняк, находившийся на содержании у общины.

Кусаган — дурной.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека «Пятьдесят лет советского романа»

Проданные годы [Роман в новеллах]
Проданные годы [Роман в новеллах]

«Я хорошо еще с детства знал героев романа "Проданные годы". Однако, приступая к его написанию, я понял: мне надо увидеть их снова, увидеть реальных, живых, во плоти и крови. Увидеть, какими они стали теперь, пройдя долгий жизненный путь со своим народом.В отдаленном районе республики разыскал я своего Ализаса, который в "Проданных годах" сошел с ума от кулацких побоев. Не физическая боль сломила тогда его — что значит физическая боль для пастушка, детство которого было столь безрадостным! Ализас лишился рассудка из-за того, что оскорбили его человеческое достоинство, унизили его в глазах людей и прежде всего в глазах любимой девушки Аквнли. И вот я его увидел. Крепкая крестьянская натура взяла свое, он здоров теперь, нынешняя жизнь вернула ему человеческое достоинство, веру в себя. Работает Ализас в колхозе, считается лучшим столяром, это один из самых уважаемых людей в округе. Нашел я и Аквилю, тоже в колхозе, только в другом районе республики. Все ее дети получили высшее образование, стали врачами, инженерами, агрономами. В день ее рождения они собираются в родном доме и низко склоняют голову перед ней, некогда забитой батрачкой, пасшей кулацкий скот. В другом районе нашел я Стяпукаса, работает он бригадиром и поет совсем не ту песню, что певал в годы моего детства. Отыскал я и батрака Пятраса, несшего свет революции в темную литовскую деревню. Теперь он председатель одного из лучших колхозов республики. Герой Социалистического Труда… Обнялись мы с ним, расцеловались, вспомнили детство, смахнули слезу. И тут я внезапно понял: можно приниматься за роман. Уже можно. Теперь получится».Ю. Балтушис

Юозас Каролевич Балтушис

Проза / Советская классическая проза

Похожие книги