Весенняя пора

— Тогда, может, слыхали твои уши, что у князя ведется земельная ведомость наслега?

— Ну, слыхали…

— Так вот, в этой ведомости указано, будто двадцать фунтов земли вашего Дулгалаха принадлежат теперь Евдешке — Татарской дочке. Она вечером пришла и договорилась батрачить здесь вместо твоей бабки, а землю эту передала Семену — сыну Сидорки…

Никитка вспомнил, что ему еще прошлым летом довелось видеть эту самую Евдешку. Было это на лугу, куда всех выгнали убирать сено. Батраки работали близко друг от друга и все время оживленно переговаривались между собой. Охотнее других слушали Семена Веселова, который в отсутствие родственников становился затейливым рассказчиком и шутником.

Но скирдование сена — дело спешное, к тому же, по приметам Семена, в скором времени следовало ожидать большого дождя. А тут, как назло, у всех вышел табак. Давно уже были вытряхнуты все кисеты и выскоблены табакерки, и каждый мечтал хотя бы разок затянуться.

— Вон какая-то женщина идет, — сказал с надеждой один из батраков.

Все насторожились.

— Еще неизвестно, с табаком ли бабенка, — прогнусавил Семен. — Да и кто она такая! — С этими словами он решительно воткнул вилы в землю.

— О, да это Евдешка! Евдешка — Татарская дочь! — крикнул кто-то с соседнего стога.

— Э, тогда ничего не выйдет! — Семен выдернул вилы и снова принялся за работу, впрочем то и дело поглядывая на приближающуюся женщину.

Одинокую Евдешку, по прозвищу «Татарская дочь», знали в этих краях как вечную батрачку. Говорили, что она из-за своего дерзкого языка нигде не может ужиться, а потому летом обычно работает у одного, а зимой у другого хозяина. Держится она независимо и никого не боится. Видно, и сейчас, несмотря на страду, ушла Евдешка от одних хозяев и еще не пристала к другим.

Евдешка — знаменитая табакурка, но не каждый решается обратиться к ней с просьбой. Характер у нее — что облачное небо: то ясным солнышком глянет, то темной тучей затянется. Она способна высыпать человеку последнюю щепотку табаку, но может отказать и с полным кисетом, да еще при этом крепко обругать, оскорбить ни за что ни про что, и так ехидно, что люди потом годами смеются над обиженным.

— Поди, поди к ней, поди попроси, — подталкивали батраки друг друга.

— Семену бы попробовать, он бы выпросил на закурку…

— Нет уж! — отозвался Семен. — Я еще пожить хочу… Она на меня и без того зла.

А Евдешка, быстро семеня толстыми кривыми ногами, все приближалась.

Наконец Семен не вытерпел. Он опять воткнул вилы в землю и пошел наперерез Евдешке с видом человека, решившегося на крупный риск. Остальные делали вид, что работают, а сами глаз с него не сводили. На лугу воцарилась тишина.

Семен медленным, но широким шагом дошел до тропинки раньше Евдешки. Тут он остановился и принялся рассматривать ладонь, будто вытаскивая занозу. Когда Евдешка своей энергичной походкой приблизилась к нему, Семен приподнял голову и спокойно прогнусил:

— Ну, Евдешка, какие новости?

— Нету, не приставай, — гневно отозвалась та и сошла с тропинки, чтобы обойти преградившего ей путь Семена.

Старик нисколько не обиделся и не удивился такой встрече и еще спокойнее попросил:

— Евдешка, нет ли у тебя табачку? А то покурить охота!

— Нет, нет! Не приставай! — отрезала она, проходя дальше.

Люди на скирдах перемигивались, уверенные, что Семена постигла неудача.

— Евдешка, а губы-то у тебя есть? Может, поцелуемся?

— Нет, нет… — не слушая, ответила она.

У стогов раздался дружный хохот. Евдешка, смекнув, что она в чем-то сплоховала, резко обернулась:

— Ты что это сказал?

Старик сразу ссутулился, склонил голову набок и принял умоляющий вид:

— Может, говорю, табачок есть, покурили бы, а то невмоготу…

— Я же сказала — нету!

— Тогда, может, хоть губы есть, поцеловались бы…

— А я сказала…

Евдешка топталась на месте, не зная, как ответить пообиднее и выпутаться из неловкого положения но вдруг звонко рассмеялась:

— Ох, сатана долговязый, сбрехнет же!..

Старик тут же протянул к ней похожую на совок ладонь:

— Поделись, пойми наше положение, а то помрем без курева. Ты ведь тоже работница, сама все понимаешь…

Евдешка кончиками пальцев извлекла из кисета щепотку табаку и высыпала ее в протянутую руку. Старик поднес ладонь к носу, понюхал и сказал сокрушенно:

— У самой-то, видать, кот наплакал…

— Да откуда у меня быть табаку?

— Ясное дело… — С этими словами старик воровски протянул другую ладонь.

Машинально отсыпав вторую щепотку, Евдешка спохватилась:

— Ой, что это я расщедрилась!.. Верни!

— Спасибо, Евдешка! Спасла ты нас…

И старик лениво зашагал на свое место, а люди уже скатывались со стогов и с веселыми криками бежали к нему, хваля его за находчивость.

Лежа в темноте, Никитка вспомнил эту сцену. Не думал он тогда, что Евдешка принесет несчастье его семье.

— Так что прощайтесь со своей пашней! — снова доносится из темноты голос Давыда. — Прощайтесь с покосом! В конце концов весь ваш Дулгалах попадет в руки Федора Веселова, а пока что его метит получить за своего вола Павел Семенов.

— Они же, когда решали, пьяные были. Может, до завтра и позабудут, — шепчет мудрый Петруха.