Весенние ласточки

— Молодец, очень хорошо. Я и не знал, что ты наш. Ты член профсоюза?

— Нет, а разве нужно быть в профсоюзе для этого?

— Не обязательно, но это было бы лучше. Мы еще поговорим.

Товарищ Жака, МейерА, подписывая, сказал:

— Ради твоего удовольствия, пожалуйста.

— Ты не знаешь, кто бы еще согласился дать свою подпись?

— Имей в виду, что из-за этого могут быть неприятности.

Старик Жюль взял воззвание и попросил дать ему подумать.

Забавный старик. Ворчун, каких мало, но сделай ему замечание «шишка», он от страха забился бы в мышиную нору. Он был баснословно пунктуален, всегда приходил на работу за десять минут до начала, но зато вечером ничто не могло его заставить задержаться хотя бы на пять минут. Он был самым старым служащим в ресторане, проработал здесь тридцать три года и, несмотря на это, не умел прилично украсить сладкое блюдо. Он занимался только тестом и в этой области не терпел никаких указаний. Никто не мог похвастаться, что знает его политические убеждения, он гордился своим званием гражданина и по любому поводу, словно удостоверение личности, показывал свою карточку избирателя. Во время первой мировой войны — ему было тогда двадцать лет — его ранило в ключицу. Он никогда не говорил о войне, вернее, как сам объяснял, не желал о ней говорить. Но ежегодно 11 ноября^[2]

ровно в одиннадцать часов Жюль бросал работу, даже если она была спешной и неотложной, снимал свой белый колпак и, застыв на месте с очень серьезным видом, не обращая внимания на шум и насмешки, минуту хранил молчание. Над подобными чудачествами старика любили поиздеваться ученики…

И вот, несмотря на все, Жюль вернул Жаку воззвание и многозначительно сказал:

— Я подпишу последним, когда весь лист будет заполнен.

Жак предложил подписать воззвание еще двум товарищам по работе. Те в нерешительности спросили:

— Откуда эта штуковина? Ты показывал ее начальнику?

— Клюзо?

— Упаси боже! Нашему Веберу, шеф-кондитеру. Он эльзасец и однажды чуть не убил шеф-соусника, когда тот обозвал его «фрицем».

Жак не знал, как ему быть. В это время произошли все недоразумения с Жаклиной: он положил свои листы с воззванием в ящик и забыл о них.

Одна только Томасен напоминала ему о взятых обязательствах. Встречая его, она несколько раз возвращалась к этому вопросу.

— Ну как, мсье Жак, в ресторане подписывают? У меня уже четвертый лист…

До чего же она болтлива! Жак предпочел бы поговорить с кем-нибудь, кто смог бы ответить на его вопросы… Может быть, ему обратиться к этой симпатичной даме, секретарю комитета? Но для того, чтобы с нею встретиться, нужно пойти в комитет, а комитет, надо признаться, занимал его сейчас гораздо меньше, чем мысли о Жаклине…

* * *

Ирэн Фурнье тоже была очень встревожена, и в то время как Жак был поглощен своими неприятностями, она жаловалась мужу:

— Началось все хорошо. На первое собрание пришли двадцать семь человек. На следующее — всего одиннадцать. Даже меньше половины.

— Ничего удивительного — два собрания подряд.

— Что нам теперь делать? Профессор Ренгэ, наш председатель, как ты знаешь, вот уже два месяца не подает никаких признаков жизни. И даже тот милый паренек, я тебе о нем говорила, пришел на первое собрание, казалось, очень заинтересовался, взял два воззвания, а сейчас едва отвечает на поклон консьержки Томасен.

— Ничего не поделаешь, так повсюду, — проговорил Луи. — Ты думаешь, у меня с металлистами все идет как по маслу?

— А ведь, казалось бы, все должны быть обеспокоены положением. Процесс над эсэсовцами из Орадура — это не шутки, идут разговоры, что их оправдают.

— Не все следят за событиями.

— Но об этом пишут в газетах.

— По-разному.

— Но чем это объясняется?

— Что именно?

— Безразличие.

— Ты имеешь в виду ваше собрание? Во-первых, тут дело не в безразличии. По-моему, все гораздо проще. Вы слишком поторопились с вторым собранием и, по-видимому, хуже его подготовили…

— Нет, это не так. Я написала ровно столько же приглашений, и все они были разнесены по квартирам.

— Может быть, их не удовлетворило первое собрание?

— Нет, оно получилось очень удачным.

— Ну хорошо, а что ты им написала в приглашении: обсуждение ранее намеченных задач… организация сбора подписей… или еще что-нибудь в этом роде? Одним этим не привлечешь народ.

— Ты-то всегда защищаешь отсутствующих, — с раздражением сказала Ирэн.

— А ты всегда считаешь, что они неправы. Ваш комитет работает хорошо, но в него входят очень разные люди: и преподаватели, и студенты, и даже один кюре. И ты при этом хочешь, чтобы все происходило, как в партийной организации: повестки, освещение положения, разработка заданий, проверка исполнения принятых решений, да еще чтобы все шло гладко. Не так-то это легко.

— Ну а ты почему к нам не приходишь?

— Совершенно ни к чему, чтобы все коммунисты входили в комитет. К тому же мне достаточно моих профсоюзных дел.

— Так знай, если товарищи мне не помогут…

— Почему ты так нервничаешь?

— Ну разве не обидно? Стараешься, стараешься, а тебя же еще и критикуют. В моих приглашениях не было того, что ты говоришь.