Весенние ласточки

— А что я мог поделать? Ваш муж оказал мне большие услуги и может еще быть мне полезным. Кроме того, не удивляйтесь, но он мне симпатичен. Как же поступить? Отнестись к этому трагически? Это глупо и не в моем характере. Устроить сцену жене? Она или бросит меня… или переменит любовника, а тот, другой, не будет мне симпатичен. Я проигрываю в любом случае.

— Ну, я-то этого не потерплю…

— Деточка, успокойтесь и, главное, не делайте глупостей. Что вы затеваете? Скандал? Вы на этом потеряете мужа, состояние и все остальное…

— Мне наплевать.

— Да, так говорят. А что с вами будет? С вашими детьми? Нет, поверьте мне, лучше самим включиться в игру… Есть другие способы отомстить… Вы еще молоды, хороши… Вам никогда этого не говорили?

И он нежно погладил ее по руке. Элен отдернула ее.

— Вы мне отвратительны.

— Сударыня, не осуждайте меня, вы же меня не знаете. Мужчине в моем возрасте тоже нужна ласка.

Зазвонил телефон, и Делорм встал, чтобы ответить.

— Алло. Что? Отдел кадров? Да, я слушаю. Что? Делегация? Нет. Нет, я не приму… От трех профсоюзов? Нет, не сейчас, я уже вам сказал… Во второй половине дня — возможно…

Он с яростью бросил трубку.

— Свиньи!

Когда он поднял глаза, Элен уже исчезла.

* * *

Анри Вильнуар волновался. Вначале он спокойно отнесся к требованию коммунистов созвать чрезвычайное совещание палаты, но те, опираясь на правила, принятые в парламенте, добились, чтобы вопрос был поставлен перед каждым депутатом в отдельности, и их идея нашла широкую поддержку… Под напором делегаций от стачечников многие депутаты-социалисты и депутаты других партий прислали председателю Национального собрания подписи под этим требованием, дисциплина внутри групп была нарушена. Если количество подписей под требованием еще увеличится, чрезвычайное совещание состоится в самое ближайшее время. Газеты уделяли этому вопросу много внимания и даже сообщали предполагаемую дату. С точки зрения промышленника Вильнуара, было величайшей глупостью поддерживать эту затею. Она встретила сочувствие ВКТ и стачечников, другими словами, она не только не помогала бороться с забастовками, но еще усиливала движение. Примеру работников транспорта и связи последуют рабочие частных предприятий. Кроме того, дебаты будут происходить под нестерпимым давлением. Побеждает тот, кто дольше всех сопротивляется, считал Вильнуар, поэтому не надо сдаваться. «Если мы не пойдем на уступки, забастовки выдохнутся». В связи со всеми этими вопросами он отправился в Париж, чтобы там встретиться с некоторыми политическими друзьями, а заодно прощупать обстановку в Национальном собрании.

Он заехал на свою квартиру около площади Инвалидов, где находился его рабочий кабинет. Его секретарь уехал в отпуск, и Вильнуар застал только машинистку.

— Письма есть? — спросил он.

— Нет. Но к вам приехала жена.

Элен сидела в его кабинете за столом и что-то писала. Она удивилась еще больше, чем он:

— Как, ты здесь?

— А ты зачем сюда пожаловала?

— Как видишь, писала тебе письмо, чтобы сообщить адрес гостиницы, где я живу.

К ней вернулось самообладание, и она говорила с таким спокойствием, что Вильнуар встревожился.

— Что это значит?

— Послушай, Анри, ты можешь одним словом все мне объяснить. Где ты был?

— У министра, в Довиле.

— Ты врешь.

— Да что с тобой?

— Я все знаю. Я только что приехала из Вандома.

Вильнуар, боясь скандала, открыл дверь в комнату, где сидела машинистка.

— Мадемуазель, я вас попрошу пойти в палату и ждать меня там в кабинете моей группы.

Элен была озадачена.

— Ну, так что же ты мне скажешь?

Его лицо приняло каменное выражение, какое бывало у его отца.

— Это правда, — ответил Вильнуар. — Пожалуй, лучше, чтобы ты знала.

Элен подошла к нему, ломая руки.

— Анри, мой дорогой Анри…

Вильнуар ледяным голосом продолжал:

— Не настаивай. Все давно кончено. Нам лучше договориться… Я распоряжусь, чтобы тебя доставили в Сабль д’Олон и обеспечили всем необходимым… Через несколько дней, по-видимому, я заеду повидаться с детьми. Но тебе придется свыкнуться с этим положением.

Элен, рыдая, бросилась в кресло. Вильнуар решил, что у нее истерика, и пытался придумать, чем ее успокоить. Проплакав довольно долго, она умоляюще посмотрела на него.

— Эта женщина никогда не полюбит тебя, как я.

— Возможно, но я-то люблю ее.

Элен застонала, как ребенок, и прерывающимся голосом рассказала ему о своих страданиях, о поездке в Вандом, о разговоре с Раулем Делормом… Вильнуар курил и терпеливо слушал ее. Она кончила, и он несколько раз переспросил ее:

— И ты это сделала, ты?

Она, казалось, обезумела.

— Да, я это сделала. И на этом не остановлюсь. Я буду вас преследовать повсюду… И если нужно будет, подниму шум, опозорю вас, но вырву тебя из объятий этой шлюхи.

— Сволочь!

Это слово подействовало на нее, как удар кнута. Она жалобно взмолилась:

— Анри, Анри, что ты делаешь?

Он взял шляпу и открыл дверь.

— Анри! Анри! Я покончу с собой!

Но он уже ничего не слышал.

«Немедленно надо послать к ней психиатра, — подумал он, — и попросить его внушить ей, что она сегодня же должна уехать в Сабль д’Олон».