Весенние ласточки

В пекарне кипела работа. Жак Одебер, как и каждое воскресенье, приехал с последним поездом метро и в час ночи, надев фартук, подошел к хозяину. Тот, голый по пояс, обливаясь потом, сажал хлеб в печь. Ловким движением он подсовывал под батоны длинную лопату, выхватывал стальную пластинку, которую держал в зубах, и уверенно и точно, как хирург, делал пять надрезов на каждом батоне с заостренными концами. После этого он открывал печь, засовывал лопату в самую глубину, рывком стряхнув батоны, вынимал ее и, не теряя ни секунды, начинал все снова… Ученик едва успевал подавать доски с хлебом. А помощник в это время месил тесто для следующей выпечки.

— Я смогу освободить печь в четыре часа, тебе хватит времени? — не оборачиваясь, спросил Жака хозяин.

— Вполне, — ответил тот. — Мне еще нужно все подготовить.

— Располагайся, как всегда, на кухне. Подогрей себе кофе. А когда проголодаешься, в буфете лежит кусок ветчины, советую его съесть. Вино на обычном месте…

Жак работал в булочной меньше месяца, но уже чувствовал себя здесь как дома. Его хозяин Ляфуркад предоставлял ему полную свободу действий. Он только показал ему в первый день, где лежат продукты и посуда.

— Конечно, здесь тебе не «Лютеция» и даже не кондитерская Одебера. Во всяком случае, постарайся обходиться тем, что у нас есть. Я в твоем деле ничего не понимаю и берусь только снабжать тебя продуктами. Муки у нас много, а все остальное, что тебе понадобится в течение недели, заказывай мне, всякие там сахар, масло, яйца. Все другие вопросы решает жена. Торговля лежит на ней, и она будет тебе передавать заказы…

Жак без труда приспособился к характерам хозяйки и хозяина. Амедэ Ляфуркад был круглолицый, добродушный человек лет сорока, с брюшком, любивший, как все гасконцы, приврать. Его занимали только две вещи: выпечка хлеба и политика. Он трудился без устали и ценил хорошо выполненную работу. Самой его большой радостью было, когда он мог сказать, вынимая из печи золотистые и хрустящие батоны: «Не зря старался».

Он не терпел никакой небрежности, следил за всем, по любому пустяку выходил из себя, но тут же остывал и говорил своему помощнику: «Ничего с собой не могу поделать, но ты же знаешь, я не выношу халтуры. С хлебом, я уже тебе говорил, нужно обращаться так же нежно, как с женой в постели». В политике у него были свои теории. Он говорил, что в принципе всегда придерживается самых левых убеждений, и, по его утверждению, был искреннее многих членов партии, другими словами, настоящим коммунистом. До тридцатичетырехлетнего возраста он работал подмастерьем и был деятельным профсоюзным агитатором, чем очень гордился. Став собственником, он любил подчеркнуть, что в отличие от других хозяев остался тем, чем всегда был, то есть пролетарием. Он платил своим служащим по установленному профсоюзом тарифу и ни в чем, как сам говорил, не мог себя упрекнуть. Хозяин-то он хозяин, но разве плохо, если рабочие будут придерживаться его взглядов? К сожалению, думал он, молодые рабочие сейчас гораздо менее воинственно настроены, чем в его время. «Почему они ничего не делают, чтобы изменить положение? Мы тогда создали Народный фронт…» Булочник был знаком с Шарлем Мореном еще до войны, верил в него и говорил, что он из тех, кто не изменяет своим убеждениям. Ляфуркаду в жизни повезло. В течение пяти лет, проведенных в плену в Германии, он работал по своей профессии, а вернувшись домой, женился на молодой вдове одного пекаря. Они продали прогоравшую булочную и, добавив к вырученным деньгам сбережения Ляфуркада, купили магазин в районе Монружа…

Люди, глядя на него и на его жену, довольно красивую, пышную и кокетливую женщину, говорили: «Да, у этого увальня есть все основания побаиваться за свое добро». В одном муж и жена были похожи: она так же ревностно относилась к торговле, как он к выпечке хлеба. В этом и крылся главный секрет их быстрого преуспевания. Жена уже с раннего утра была на ногах. Ее услужливость и неизменная улыбка покоряли покупателей. Она была любезна со всеми, никто от нее не слышал неприветливого слова; умела так аппетитно подать товар, что покупатель оказывался беззащитным. Ей-то и пришло в голову дополнительно к конфетам, шоколаду и печенью, соблазнительно выставленным в витрине, открыть производство пирожных. В течение нескольких месяцев у них работал кондитером один старик, который нанялся к ним временно, и Жак появился, как раз когда тот ушел.

Жак работал всю ночь с субботы на воскресенье и еще несколько вечеров в неделю. Благодаря высокой ставке он получал почти такую же заработную плату, как в «Лютеции», и в благодарность за это изо всех сил старался угодить своим новым хозяевам. Жена Ляфуркада сразу же оценила его мастерство и пришла в восторг от незнакомых ей сортов пирожных, которые привлекали ее покупателей не хуже, чем хороший хлеб.

— У меня теперь новый шеф-кондитер, — говорила она, — и вы можете заказать все, что вам захочется.

Она называла его «мсье Жак», но когда покупатель просил ее выполнить тот или иной заказ, кричала из магазина: