Вещь

Мы попрощались, как дальние родственники, которых неожиданно связало общее горе – сердечно и навсегда. Он сказал, что я больше никогда не увижу его, потому что место, где он живет, найти невозможно. Эта часть свалки является узким коридором, чистилищем для мертвых вещей, и обычному человеку путь сюда заказан. Через неделю к нам домой пришел коренастый, небольшого роста мужичок с докторской сумкой. Он был немногословен, велел оголить левое плечо и быстро, по памяти, сделал нам татуировки. Кивнул на прощание, велел пару дней не мыться и ушел. После этого эйдосы отстали от нас. Мы зажили обычной жизнью. Но я знала, что у меня будет шанс поквитаться с ними за все. И этот шанс – ты».

Кассета 23

– Несси, что случилось? Мы почти не спали с тобой прошлой ночью, а ты звонишь в девять утра и будишь меня.

– Прости, Ваня, но сегодня нам надо закончить запись, иначе весь мой рассказ потеряет смысл. Я прошу тебя, давай продолжим.

– Хорошо. Если ты так настаиваешь. Я только кофе принесу. Пару бидонов.

* * *

Доктор:

– Итак, если я ничего не путаю, из истории Алисы и мусорного человека вытекает, что именно ты должна спасти нас всех от эйдосов?

– Да, все возлагали на меня большие надежды. Но после рассказа Алисы я вдруг почувствовала, что безумно устала и хочу побыть одна. Заселение эйдосами вытянуло из меня все жилы. Алиса предложила мне пожить у них с Никой, но я отказалась. Мне было необходимо какое-то время побыть одной, чтобы все как следует обдумать. И я отправилась туда, где эйдосам и в голову бы не пришло меня искать, – в Веркину квартиру. Еще недавно она принадлежала Корецкому, но так как мы не были официально разведены, квартира по закону перешла мне. Это была небольшая «однушка» в старом доме на Васильевском острове. Верка купила ее в кредит на заре нашего бизнеса. Денег было мало, и мы подобрали самый дешевый вариант – разделенную перегородками бывшую коммуналку. При входе в квартиру вы сразу попадали на кухню, которая по совместительству являлась также ванной. Таких квартир полно в центре Петербурга до сих пор. Первым делом я прошла в комнату и открыла все окна. Чувствовалось, что там давно никого не было, и воздух был затхлым и сырым. Ближе к полуночи я страшно захотела спать, хотя до этого мне казалось, что я глаз не смогу сомкнуть в доме, где предавали меня днем и ночью. Я не рискнула лечь на кровать, где моя любимая подруга с обожаемым мужем предавались утехам любви. Я легла на раздвижное кресло и уснула мертвым сном. Ночью, как я и ожидала, ко мне пришла Верка. Это было очевидно, ведь тут все было до краев наполнено ею. У тебя бывает такое странное ощущение, когда во сне понимаешь, что все происходящее – сон? Я понимала, что Верка мне снится, и поэтому ни капельки не испугалась, мне было даже любопытно. Верка села на край кресла и, приподняв упавшее на пол одеяло, укрыла меня. У нее всегда был этот странный материнский жест, который казался мне очень трогательным. Я хотела что-то сказать ей, но, как и бывает во сне, не смогла. Губы не слушались меня. А Верка сидела и смотрела на меня из темноты душераздирающим взглядом, в котором было все – боль, что она пережила; мольба о прощении; одиночество, тоска и что-то еще. Она о чем-то молила меня. Ее губы шептали что-то похожее на имя, но с каждым разом она становилась все прозрачнее, уходя прочь из моего сна. На прощание она протянула мне мой любимый кулон с единорогом. И, представляешь, утром, собирая кресло-кровать, я обнаружила завалившийся в щель этот самый кулон. Я смотрела на него и глазам своим не верила. Ведь Корецкий наверняка перерыл тут все вверх дном, пытаясь отыскать драгоценность, а она, оказывается, все это время ждала меня здесь! Я привычным жестом застегнула кулон, но на секунду он показался мне тяжелее обычного. Я снова сняла украшение и попробовала вскрыть его. На обратной стороне из гладкого белого золота не было ни кнопки, ни рычажка, но, присмотревшись, я увидела крохотную дырочку, похожую на те, что делают в планшетах для изъятия сим-карты. Я взяла булавку и, не рассчитывая особенно на успех, ткнула. Внутри был засохший сухарик, кусочек хлеба, что за годы превратился в камень. Все так же думая о Верке, я чисто машинально положила его в рот. Бог мой, ничего вкуснее в жизни я не ела. Никакие французские деликатесы не шли в сравнение с этим старым, каменным сухариком. Где-то за окном грохотали взрывы. Стекла в окне дребезжали и ходили ходуном. Война хозяйничала на улице, а я была счастлива от того, что у меня во рту все вкусы вселенной. Прогремел взрыв, и я повалилась на пол. В соседний дом попал снаряд. Через минуту, когда я проглотила сухарик, наваждение спало.