Вещая моя печаль. Избранная проза

Вот настало утро, захрипели, прочищая глотки, петухи, тяжёлое солнце ощипало вершины берёз, растолкало крыши домов, принялось расправлять траву, усеянную крупной и яркой росой, солнце кинуло на водную гладь дрожащий серебряный шлейф, забрякали подойники… ветер зазнобил деревья с мокрой листвой, зашевелил прибрежную осоку, высвистывая небылицы про деревню Костин угор, – много всякой всячины родило утро. Встала жена председателя Елена Борисовна, потянулась, разминая тело, одёрнула на себе ночную рубашку, смотрит в окно: ходит по двору муж её, Николай Фролович, костюм на нём тот, в котором сидит в президиуме, сапоги начищены. Втайне всегда Елена Борисовна наслаждалась гвардейской выправкой мужа. А когда её батько выходит к трибуне, оглядывает народ внимательным взглядом, здоровается с большим достоинством и удовольствием, подчёркивая таким образом отеческое отношение к каждому в отдельности, Елена Борисовна вся подаётся вперёд, слушает внимательно, и в то же время чутко ловит сторонний шёпот в рядах – какие она кидает испепеляющие взгляды на тех, кто посмел перебить докладчика! «Чего бы это… вчера ничего не сказал…» – беспокойно подумала она, и быстрее на улицу.

– Куда это ты, батько?

– В район.

– Вызывают?

– Не, сам.

– А чего?

– Чего, чего… шефов пойду просить. Подвёл, ирод!

Елена Борисовна на этом перестаёт задавать вопросы. Ответы были исчерпывающими. Правда, кто есть ирод, что подвёл её мужа, пока не знает, но батько при хорошем настроении поведает. Женщина ничуть не обиделась. Деловит и расчётлив её «батько». Им с батьком по пятьдесят пять лет. Возраст солидный, но как приятно в такое утро просыпаться медленно и важно, и вздыхать всем нутром негу начинающегося дня, и чувствовать близость живого тела – не бревно же она! Из-за окаянной должности мужа всё недосуг да некогда, а годы идут… лет двадцать назад в такое утро супруг смотрел на неё счастливыми глазами, дул в затылок, щекотал, вызывая интерес к жизни… ещё не лишне было позвать мужа к столу, впереди длинный день, но Николай Фролович бы ей ответил:

– От хлеба к хлебу еду.

Елена Борисовна и возглавляет самодеятельный коллектив колхоза «Светлое утро».

Уютная нежность чаепития. Сидит Елена Борисовна за столом, перед ней на стене зеркало. Вот она, приподнявшись на стуле, лезет к зеркалу всем лицом, произносит беззащитно и жалобно:

– Постарела… На Михайлов день на пенсию отправят…

На стене рядом с зеркалом портрет её Коли. «Коля» уже в прошлом, в настоящем есть дед Коля, и у деда пятеро внуков.

На пенсию в колхозе насильно никого не отправляют. Наоборот, зовут да зазывают ещё поработать. Семь лет Елена Борисовна в телятницах, что греха таить – надоело, а скажет муж «надо» – не отказать.

Выладилась погода. Тишина прощальная улеглась в полях, и некое прощальное благоухание наполнило грудь и сердце селянина. Солнце поднатужилось, упёрлись колкие лучи его в рядки льнотресты, и небо, синее-синее, какое бывает только весной при молодом дне, обворожило умы колхозников неистребимой жаждой большой и важной работы. Сильнее захлопали двери в колхозной конторе, быстрее забегали бригадиры, деревянное, как испуганное, лицо партийного вожака полыхнуло вдохновением, многодетная агрономша свалила в угол грязное бельё до следующего ненастья: все на лён! Даёшь льнотресту!! Подтянулись старушки, идут в поля тяжёлым ходом, а воркуют, как девки на вечерке.

Все колхозники стали гордыми, нетерпеливыми.

У колхозной конторы начали ребятишки по команде бригадира лупить гусеничным пальцем по подвешенному лемеху. Коровье стадо, доселе мирно объедающие цветы на клумбах, разбежалось кто куда.

Райком партии прислал своего уполномоченного. Партийный вожак колхоза «Светлое утро» выказывал ему небывалое рвение – секретарь всё больше стал склоняться к мысли, что как откажется Николай Фролович от колхозной печати, он примет дела. А что не принять, не боги горшки обжигают!

Поправилась с телятками Елена Борисовна, чуть не бегом бежит поднимать льнотресту. И не поела даже. Прибежала, а поле захлебнулось народом. Трактористы, шофера, специалисты – по одну руку, женский батальон по другую. А народ-то какой весёлый, приветливый! Женщины нарядно одетые, кому бы кого обогнать, свой рядок в конуса поставить и соседке помочь.

При таком-то настрое, да как не запеть? Сгрудились возле Елены Борисовны её подружки, поют, и было бы страсть не учтиво мужской половине человечества не отреагировать на душевный подъём женщин. Особенная красота проявляется в женщине, когда она поёт на работе. Это как лунной ночью: сверкают чисто вымытые звёзды, а самой виновницы торжества нигде нет – вызревает где-то в глубине Вселенной; душа поющей женщины сродни ей, луне. Ей надо вызреть: вроде бы держится застенчиво, кротко, чтобы не бросалось в глаза желание кому-то понравиться, и конфузится – ведь кругом народ-то свой, деревенский, чуткий к фальши народ, а какое ощущение безмерного счастья переполняет её!