Вестник, или Жизнь Даниила Андеева: биографическая повесть в двенадцати частях

Неожиданное возвращение старых тетрадей, когда-то, казалось навсегда, изъятых при "шмоне", обнадеживало, стало поводом для оптимизма. И он уверял жену: "В будущем году нашей жизни наступит резкий перелом"[493]. Оживились надежды, что рукопись романа уцелела. Он даже принялся обдумывать его новую редакцию, собираясь "ввести еще два лица и несколько глав". Но главным делом оставался трактат о Розе Мира. Новые стихотворения вырастали из него:

Медленно зреют образы в сердце,

Их колыбель тиха,Но неизбежен час самодержца —Властвующего стиха.В камеру, как полновластный хозяин,

Вступит он, а за нимВетер надзвездных пространств и тайнВторгнется, как херувим.

5. Две поэмы

В октябрьском письме жене он отправил начало новой поэмы "Навна". Навна — имя Соборной Души российского сверхнарода. А в его концепции каждый сверхнарод имеет светлого Водителя-демиурга (у России это Яросвет) и светлую Соборную Душу. Она од но из проявлений Вечно Женственного в историческом процессе. Имя Навна — условно. Но сама она, безусловно, реальна. Навна то, "что объединяет русских в единую нацию; то, что зовет и тянет отдельные русские души ввысь и ввысь; то, что овевает искусство России неповторимым благоуханием; то, что надстоит над чистейшими и высочайшими образами русских сказаний, литературы и музыки; то, что рождает в русских душах тоску о высоком, особенном, лишь России предназначенном долженствовании…" Навна — душа русского народа, томящаяся под властью деспотии, и будет освобождена, когда восторжествует Роза Мира. А пока она — пленница Жругров в Друккарге — обиталище российского античеловечества. Ее освобождение — цель русской метаистории. О ней грезит автор "Навны". Так Владимир Соловьев был озабочен, по словам Блока, делом "освобождения пленной Царевны, Мировой Души, страстно тоскующей в объятиях Хаоса…"[494]

Поэма вначале именовалась сюитой. Музыкальное начало — в прихотливой строфике, интонации, в разработке темы. Умозрительное, по сути, понятие Соборной Души в поэме превращается в мифологический образ. Даниил Андреев следует Владимиру Соловьеву, прозревшему "нетленную порфиру". Соловьевское видение изображено в "Трех свиданиях" "в пурпуре небесного блистанья". И Навна возникает в слиянии сини небесной и синего простора глаз. Но Даниил Андреев не говорит о видениях, его умозрения соборности в поэтической плоти ожили в метаистории.

Пришла пора дать имена всему увиденному в иных мирах, классифицировать их. В цикле "Миры просветлений" он рассказывает о светлых мирах. В стихотворных изображениях условность чюрлёнисовских композиций (в них Андреев, кстати, находил намеки на трансфизическое) — звездные моря и фонтаны поющих комет. Они исключают земные краски — небесное сияние слепит, затмевает оттенки. Другое дело светлые стихиали. Арашамф — обиталище деревьев, веселая рать Ирудруны — с грозами, ливнями и ураганами, Нивенна — область духов снегов… Но и эти стихотворения программные, сочиненные с целью описать обозначенные в атласе Розы Мира области иных измерений.

Темные миры всегда и у всех поэтов живописнее светлых, человеческий язык пригодней для их изображения. И у Данте ад зримее рая. По демоническим слоям и лабиринтам Даниил Андреев проходит не один раз. Задумана и начата поэма в прозе "По ту сторону" (потом она стала называться "Жизнь на изнанке мира" и, наконец, "Изнанка мира"), написана поэма "У демонов возмездия". Изображение слоев мучилищ не повторяют друг друга. Мрачные подробности и памятные детали каждого из слоев — ярусов ада сопровождают изображение посмертных мук заслуженного чекиста, мечтавшего "блистать лампасом генерала", с дантевской фантазией.

Это не форма мести палачам: "Мой стих — о пряже тьмы и света / В узлах всемирного узла". Речь идет об узлах исторической народной кармы. Теперь одни бериевцы неожиданно оказались рядом со своими жертвами в централе, других, как раз руководителей андреевского террористического дела — Абакумова, Комарова, Леонова, арестованных еще при Сталине, расстреляли. Обвинялись они не в беззаконии и жестокости, а в том, что "смазывали" сигналы о террористической деятельности против руководителей партии и правительства. Известия об арестах и расстрелах чинов МГБ мгновенно долетали до зеков сквозь все затворы. Освобождение несправедливо осужденных преступниками, верилось, не за горами.