Ветер богов

Они работали уже две недели. Рябая чуть ли не обнюхивала каждый кирпич, уложенный в фундамент. Она начала откровенно обхаживать Эдано, намекая на то, что ей понадобятся и другие постройки.

Дорвавшись до власти, до возможности самой всем распоряжаться, Рябая ходила вокруг строителей, нарядная и деловитая, заигрывала со статным и красивым старшим артели. Это сделало Ичиро мишенью для острот товарищей, но он только беззлобно отругивался. Одного лишь Акисаду поведение помещицы доводило до белого каления, хотя он старался ничем не выдавать себя и был благодарен Эдано за то, что тот сохранил тайну его прежних отношений с дочерью Тарады.

…Фундамент уже был закончен, и артель работала последний день. Приближалось время обеда, но в урочный час Намико не появилась. Не пришла она и час спустя.

Ичиро, хорошо знавший жену, встревожился. Постепенно его тревога передалась остальным, и услужливый Акисада заявил, что пойдет в Итамуру и узнает, в чем дело.

Ичиро уже готов был сам отправиться домой, когда в закатных лучах солнца на дороге показалась женская фигура. Было видно, что женщина бежит, часто перебирая ногами. Вот она нагнулась, сняла с ног гета и ещё быстрее припустила к усадьбе. Все стали, понимая, что бежит она не с хорошей вестью.

«Соседка», — узнал Эдано приближающуюся женщину, и его сердце сжалось в предчувствии беды. А она, едва не падая от изнеможения, ещё издали крикнула:

— Эдано-сан! С Намико беда, её сбила автомашина. Скорее! Дед сказал, что ей очень плохо!

Не говоря ни слова, Ичиро ринулся домой. Остальные, побросав инструменты, тоже двинулись в деревню. Ичиро не помнил, как добежал, как ворвался в переполненную женщинами комнату.

— Где она? — шепотом спросил он деда.

— Там! — показал в угол, закрытый спинами женщин, растерявшийся старик. — У неё были преждевременные роды, сейчас её приберут, обожди минуту. Она очень плоха… — И он надолго умолк, горестно покачивая головой.

Наконец женщины расступились, и Эдано подошел к жене. Она лежала с закрытыми глазами, вокруг которых разлилась синева. Щеки запали, искусанные губы казались чернильными линиями.

— Намико! — тихо позвал Ичиро, усаживаясь на пол рядом с постелью.

— Она сейчас без памяти, Эдано-сан, — прошептала одна из женщин. — Врача бы ей, да где его здесь найдешь? У неё же, наверное внутри всё отбито, ребра сломаны…

Ичиро взял руку жены и прижал к лицу. Рука была чуть теплой. Казалось, жизнь уходит из неё вместе с теплом.

— Намико!

Его голос прорвался сквозь тяжелую завесу забытья. Веки Намико чуть-чуть дрогнули и с усилием приподнялись. Постепенно глаза женщины прояснились. Она узнала мужа, на губах появилась виноватая улыбка, и она таким же виноватым голосом, с трудом выдавливая слова, сказала:

— Я ждала вас… Простите… столько вам беспокойства…

— Ну, что ты, что ты… Какое тут беспокойство, — почти прошептал Ичиро.

— Тебе нельзя говорить, молчи! — прервал её дед.

— Нет, я должна, — окрепшим голосом продолжала Намико, не сводя наполнившихся слезами глаз с мужа. — Я же говорила… принесу несчастье… я родилась в год тигра…

— Не надо, родная, об этом! Ты ни в чем не виновата! — стиснул её руку Ичиро, чувствуя, как спазмы сжимают гортань. — Не надо!

— Спасибо…

— Тебе нельзя говорить! — опять вмешался дед, но Намико уже затихла. Сознание снова ушло от неё…

Ичиро продолжал сидеть, не отрывая взгляда от лица жены. Поборов наконец готовое вырваться рыдание, он, не поворачивая головы, спросил:

— Как это произошло?

Одна из женщин ответила сквозь слезы:

— Я возвращалась домой с поля. Мимо меня, как бешеная, промчалась американская машина. Я очень испугалась. У деревни, около дороги, увидала вашу жену… Она лежала и стонала.

— А какая была машина? Помнишь? — раздался голос Сатоки.

— Маленькая, зеленая. И на стекле болталось что-то вроде куклы. В машине был один американец.

Я очень испугалась… Врача бы надо позвать.

— Да где его сейчас возьмешь, — безнадежно вздохнул дед. — Ближайший — километров за двадцать живет. Я-то знаю.

— А где именно, почтенный? — снова спросил Сатоки.

— В Синабури.

Пошептавшись. Сатоки и все строители вышли. В комнате остались только Ичиро, дед, Акисада и соседка, которая занялась заплаканным и испуганным Сэцуо.

Ичиро снова взял руку жены и сидел, не отпуская её. Горе душило его, давило непомерной тяжестью, стальными обручами сжимало грудь. Он видел мертвых, ещё тогда, во время бомбежки Кобэ, видел убитых на Филиппинах, в Маньчжурии, помнил Адзуму, зарезанного в лагере. Но сейчас на его глазах уходил самый близкий, самый дорогой человек — его жена, его Намико. И он был бессилен ей помочь… Её убили, убили тогда, когда война давно закончилась. Убил человек, одетый в иноземную военную форму, убил так же легко, как погасил свечу…

Прошло часа два, может быть, больше — Ичиро потерял счет времени. Дед присел рядом, держа в руках чашку с каким-то снадобьем и ожидая, когда Намико очнется.