Ветер из рая

Папаня спал на спине, в другой позе не получалось, мешал огромный живот. Поэтому он постоянно храпел. Очень громко, так, что по всему дому было слышно. Мать от него во вторую спальню сбегала. И тоже сопела будь здоров.

Плотских отношений между родителями, похоже, давно не случалось. Отец отдалбливал Беллу Табачник, завтрестом ресторанов и столовых. Но та в последнее время оперилась и стала ему отказывать. Поэтому батяня часто ходил злой. Но потом, кажется, когото нашел из обслуживающего персонала: то ли девчонку из секретариата, то ли официантку из дома приемов.

Идти к отцу было страшно. Он вспомнил, как Николай (кажется) Ростов проиграл сорок тысяч и приходил к папане своему каяться. «Войну и мир» Кирилл целиком не читал, лишь отдельные куски в хрестоматии. Вот этот ему запомнился.

Только ведь убийство – не то что просрать сорок тысяч. Это пострашнее будет. Но все равно надо идти. Без отцовской помощи он ничего не сделает. Попадет в большую беду. Похуже сорока тысяч.

В доме он долго мыл руки, рассматривал себя в зеркало.

Жили они в коттедже, который для первого секретаря горкома специально предназначался. Если папаню с должности выпрут, то из дома их попросят.

Вдруг пришло в голову: «А если меня уличат, его выгонят точно. Поэтому для папаши прямой резон мне помогать, чтоб не разоблачили».

По стилю коттедж, в котором жил первый секретарь, походил на дом приемов, где он только что Наташку грохнул, – только площадью меньше. Дома для элиты тоже по типовым проектам в Союзе строились, не только многоэтажки для народа.

Но у них столоваягостиная внизу гораздо меньше, и спален наверху только три, и всего два туалета. Зато такая же, как на работе, дубовая лестница на второй этаж, и ковровая дорожка на ней, и панели на стенах дубовые, и межкомнатные двери. Отец дрых, храпел так, что на первом этаже было слышно. Затаив дыхание, Кир поднялся по лестнице, вошел к нему в спальню.

Отец в пижаме спал на спине. Возвышалась туша. В воздухе отвратительно пахло перегаром от коньяка. Было страшно – гораздо страшней, чем тело прятать. Мелькнула трусливая мысль: «Может, промолчать? Может, не заподозрят? Может, сам справлюсь, без отцовской поддержки?»

Но нет. Дело ужасней, чем протратить сорок тысяч. И без папаниной защиты Кир вряд ли сможет ускользнуть. Ведь у того в городе все схвачено: и милиция, и прокуратура, и КГБ. Папа сможет нажать на нужные рычаги и договориться с нужными людьми.

– Отец. – Он потрогал его за плечо. Кирилл никогда не называл батю «отцом», только в мыслях, да и вообще обычно никак не называл, особенно в последние два года. Но именовать его сейчас папой, как раньше, в детстве, казалось неправильным.

Батя всхрапнул, замолчал – но не проснулся.

– Отец, вставай! Несчастье! – словно с высокого обрыва в воду – или как тело Наташи летело вниз – выговорил он. Потряс за плечо сильнее.

– А? Что? Что случилось? Вера? – первой он произнес имя мамы. Второй – своей полюбовницыторгашки: – Белла?

– Нет, папа, – твердо произнес он. – Несчастье случилось со мной.

– Кира? Ты? – встревожилсятаки батя. – Что с тобой такое?

– Папа, – твердо проговорил он, и как же трудно было ему это произнести! – Прости. Я человека убил.

– Чтоо?!

– Да. Я не шучу.

– Что?! –  Но тут же перешел к делу: – Убил кого? Когда? За что?

– В доме приемов. Официантку. Наташку. Она мне не дала, ну и я…

– Так, – совершенно трезвым голосом выговорил отец. – Дай мне пять минут умыться, а сам, будь добр, подготовь подробный рассказ о том, что случилось. – Он сказал это таким же тоном, как в детстве школил Кира, когда вдруг брался готовить с ним уроки: «Через пять минут, будь добр, подготовь мне пересказ “Дубровского”». «Будь добр» в его устах звучало примерно как: «а не то хуже будет». Можно себе представить, как его подчиненные, услышав это, описывались от страха. Кирилл обычно всегда холодел.

– Иди вниз, на кухню. И тихо давай, мать не разбуди.

Через пять минут отец пришел не только умытый, одетый в цивильное: брюки, рубашку (хорошо хоть без галстука и в домашних туфлях!) – но и пахнущий американской жвачкой поверх зубной пасты и коньяка.

– Давай, рассказывай. Коротко, но не упуская деталей.

С каждым новым предложением Вадим Егорович все больше смурнел, хмурился и тяжелел – словно ему на плечи опускался массивный груз.

А когда Кирилл наконец закончил, отец стал задавать вопросы:

– Значит, на теле девчонки осталась твоя сперма?

– Ну, я… я вытер себя… и ее…

– Вытер! Сколько раз я тебе говорил про презервативы! – Хотя про презики батя разве что единожды, в девятом классе, обмолвился. Вот мать – та ему индийские доставала, по десять копеек штучка, чтобы баковскими кондовыми кондомами не пользоваться. Да и какая в этом случае могла быть защита, когда все так спонтанно произошло!

– Тебя ктонибудь видел? Как ты в машине ехал?

– Меня точно нет. А машину… Гаишники видели, мимо проезжали.

– Какие гаишники? Наши, местные? Номер у их расписной тачки какой был?

– Нне знаю…

– Да что же ты вообще знаешь!.. Багажник после трупа прибрал? Помыл там все?

– Ннет…