Ветер над пропастью

У Никандры Липкиной оставить военную службу не получилось и она вместе со своим полком отправилась на дальний восток освобождать Маньчжурию от Квантунской армии. В начале августа в одном из воздушных боев Ника получила ранение, собственно, это было и не ранение вовсе. Просто возвратившись на свой аэродром и приземляясь на поврежденной в бою машине, она не удержала самолет в нормальном положении. Когда ее вытащили из кучи обломков, оказалось, что она отделалась сломанной левой рукой и несколькими ссадинами. Таким образом, конец войны с Японией она встретила в госпитале. Там же лежал обгоревший японский летчик, к которому несколько раз наведывались сотрудники особого отдела, однако после капитуляции Японии потеряли к нему интерес. Доктора оценивали его шансы выжить как пятьдесят на пятьдесят.

А к Нике никто не приходил. Она опять осталась одна, как сорок лет назад в пансионате, после смерти Семена Макаровича. Только сейчас не было с ней подруг, с которыми можно поговорить вечерами, после учебы или физических тренировок. Острая тоска охватила ее, стало казаться, что дальнейшая жизнь не имеет смысла. Семьи нет, друзей и подруг тоже. После гибели Веры и Левитиных от их группы остались трое, но судьба двух женщин, затерявшихся на Корейском полуострове, неизвестна. В морской разведке служат другие люди и уже никому на свете она не нужна.

Тем временем японец, лежавший в мужском отделении госпиталя, пришел в сознание и начал поправляться, правда, ходить он мог только на костылях, ноги посеченные осколками слушались плохо. Так вот холодным осенним вечером, в госпитальном скверике города Забайкальска встретила Ника раненного самурая с обожженным лицом. Во всем его неуклюжем и скрюченном облике проглядывало что-то неуловимо знакомое. Он сидел на лавочке и смотрел на закат, а увидев Нику, попытался улыбнуться. И хотя эта улыбка больше напоминала гримасу, смешинки в его глазах заставляли забыть о шрамах на лице.

— Вот и встретились, — сказал он, — я же говорил, что мы обязательно встретимся.

Ника, придерживая загипсованную руку, примостилась рядом с ним на скамейке.

— Ну, здравствуй, Куросава, — с затаенной радостью сказала она. — А мне уже стало казаться, что у меня никого не осталось на этом свете. Как тебя угораздило так обжечься.

— Из горящего самолета прыгал. Повезло, что парашют не вспыхнул. Теперь вот плен ждет.

— Да зачем ты нужен в плену весь израненный. Я думаю, что тебя сразу на родину отправят.

— На родине-то я такой точно никому не нужен. А тебя-то как угораздило руку сломать?

— С табуретки упала.

Японец попытался рассмеяться, но смеялись только глаза, а на лице оставалась гримаса обожженного тела.

— Как в прошлый раз? Помню, как ты хромала тогда в степи…

— Спасибо тебе за тот раз. Очень ты меня выручил.

— Не стоит. Самурай всегда платит по счетам… Война закончена, чем будешь заниматься?

— Не знаю, наверное, в гражданскую авиацию определюсь. Я давно хотела, но женщин туда не очень-то берут.

— А я совсем не знаю, что делать, когда вылечусь. Дома у меня никого нет, здесь тоже. Совсем один остался.

— История повторяется. Когда-то в детстве я уже испытала это чувство острого одиночества, а затем обрела подругу, с которой долгое время была неразлучна. Потом был муж, с которым я развелась, потом второй, который погиб. А теперь нет никого.

— Моя жизнь тоже складывалась по-разному, а итог тот же, что и у тебя.

С тех пор Ника часто встречалась с японцем и не только в госпитальном сквере. Медперсонал иногда приглашал ее в качестве переводчика, поскольку по-русски Куросава говорил плохо, а документы надо было заполнять, поскольку он числился военнопленным. Костыли он уже бросил, обходился палкой, но хромал сильно. Приезжали и представители по делам военнопленных, но увидев обожженного и хромого японца, быстро теряли к нему интерес.

Ника, после выздоровления ушла со службы в звании майора. Холодным ноябрьским вечером на вокзале Забайкальска она встретила Куросаву. Он дремал на скамье, имитируя ожидание поезда, вещей, естественно, при нем не было. Ника присела рядом.

— Беспризорничаешь? — спросила она его.

— Я не знаю, что означает это слово, но догадываюсь, что ты имеешь в виду. До меня никому дела нет, и мне ни до кого нет дела. Так?

— Так. И у меня, примерно, то же состояние, только у меня есть сбережения и мне не надо ночевать на вокзалах. В гражданскую авиацию меня не взяли, там теперь мужчин хватает, а из военной авиации меня списали по той же причине. Больше я делать ничего не умею. Раньше я хорошо владела приемами вашей борьбы, умела драться и метать ножи. Однако, сейчас эти уменья подзабылись, возраст берет свое. А еще я умела рисовать, но давно уже не брала в руки кисть… Ну что, Куросава, давай беспризорничать вместе.

— Интересное предложение, и пара из нас получится интересная: хромой, с обожженным лицом мужчина и красивая статная женщина.

— Теперь таких пар сколько угодно. За время войны погибло столько мужчин… а те, что вернулись, выглядят так же как ты. Так куда мы отправимся?