Ветер плодородия. Владивосток

А в эру Кхан-си, по советам и указаниям иезуитов инженеров Жербильона и Прейры, сведущих в артиллерии и фортификации, храбрые маньчжуры одолели русских на Амуре, подвергнув главный их город Албазин правильной осаде, одновременно снося и выжигая все русские городки, заселения и заимки по Амуру, по малым и большим рекам Приамурья и на Сунгари. В Забайкалье, в русском городе Нерчинске, куда маньчжуры подвели большое войско, был заключен мир. Албазин был срыт с лица земли.

А пленных русских албазинцев увели в Пекин. Кхан-си повелел, чтобы им была сохранена вера, а для отправления обрядов священнику, не покинувшему в битвах и беде своей паствы, была предоставлена кумирня, превращенная в православную церковь. Маньчжуры не глумились над храбрыми пленниками, не изнуряли их и не казнили. Их зачислили в Императорскую гвардию в Восьмизнаменное войско, в Желтое, самое почетное Знамя. Они переженились на хрупких, отличающихся миловидностью китаянках и маньчжурках, а священник крестил их жен и детей. Могущественное государство не усматривало в том опасности.

В те времена у русской церкви в Китае существовал грозный соперник в лице католических проповедников, приносивших в Китай свою веру, обычаи, европейскую науку и навыки западного цивилизованного мира.

В шести милях от Пекина, вблизи известного с древних времен священного и оберегаемого источника чистейшей воды, где и при прежних династиях были устроены павильоны для летнего отдыха. Кхан-си на широкую ногу, как он делал все, задумал великолепный Летний дворец с парковыми ансамблями.

Там, где северо-западный ветер всегда чист и ароматен и напоминает вольные просторы земли предков, преемник Кхан-си, император Чен Лун. «поэт с широтой мысли и романтическим воображением, обладавший жестоким могуществом суверена», чей вкус признавали художники, восхищенный полученными из рук своих советников и иезуитов планами и рисунками Версаля, изучил их. Возводимым зданиям и ансамблям Летнего дворца он придал черты французской архитектуры, не отступаясь от твердости и величия китайских понятий, гармонически сочетал искусство далеких друг другу рас. Он все достроил, украсил и объединил в великолепном единстве. Юань Минь Юань — это китайский Версаль, его творец, мечтая о Франции как о земле учителей искусства, и не предполагал, что когда-нибудь сыны Парижа, опьяненные китайской кровью, ворвутся сюда как грабители и поджигатели.

Вот и пруд. Неньюфора[11] еще не зацвела. Через пруд перекинут горбатый мостик Аллеи наподобие версальских, но между деревьями кое-где нефритовые и фарфоровые башенки, гранитные арки, на искусственных холмиках среди аллей ступени подъемов и спусков, похожие на мосты, цветы на тучных грядках на почве и на воде и опять пруды и прудики с розовыми в летнюю пору неньюфора.

«Ом ма ни бед хэ хом» — «Родившийся на Лотосе» — вспоминается молитвенная фраза буддистов.

Вдали высокая красная стена и над ней золотая крыша. Вблизи мраморные колонны и мраморный фронтон с резными драконами над входом. Мраморный лев с лапой на шаре и мраморная львица, держащая лапу на львенке, который лежит перед матерью на спине. Царит дух древних заветов плодородия.

В опрятном рыцарском помещении Маньчжурского отделения Кафаров, разложив на столе словари, исполняя долг, переводил иностранные бумаги. Их унесли. За красной стеной императорского зала, в святая святых дворца, сейчас богдыхан слушает чтение переводов отца Палладия.

Кафарову тем временем предложен обед. Он поблагодарил и отказался. Мандарины обступили его и занимали расспросами. Судя по этому, его еще не намеревались отпускать.

Сановный мандарин вышел из зала совещаний, передал Кафарову благодарность премьера Юй Чена и сказал, что письма Путятина не останутся без ответа. Путятин настоятельно просит, чтобы Кафаров к нему прибыл. Просьба Путятина будет обдумана. Как и другие его просьбы.

Остались наедине.

— А могли бы вы запомнить слова Сына Неба с той же совершенной точностью, как их запоминают наши чиновные высшие сановники? — спросил любезно мандарин.

Имелось в виду запомнить, не записывая. Можно записать, но позже, дома.

Кафаров весь внимание. В Пекине он девятый год и пользуется доверием, не смеет не считать Сына Неба и своим повелителем.

Надо ждать высочайшего повеления. Путятин досаждал богдыхану, бомбардируя его правительство письмами с настоянием допустить в Пекин, с посулами и советами, намекая на готовность посредничества. Так пусть он докажет на море, не выезжая в Пекин, свою дружбу, а тогда откроются пути. Так мог понять суть дела Палладий.

Ответы послу повезет Кафаров. Формально, в глазах народа, он поедет, чтобы доставить Путятину почту из России, а от него получить мешки с серебром для духовного нашего посольства в Пекине, которое давно сидит без гроша, истратилось и истощилось от безденежья.