Ветер подскажет имя

Когда Катя выпорхнула из лифта на первом этаже, Глеб безошибочно определил, что она спешит за «Полтавой». Это угадывалось в бледности лица, в сосредоточенном взгляде серых глаз, в отчаянии, сквозящем в каждом шаге и движении. И он устремился следом, чтобы убедиться в своих предположениях.

«Катя-Катерина, неужели отдаешь? Потянула бы резину, а то Мелихова еще не пробрало до костей… – Глеб хохотнул. – Правда, что ли, отдаешь? Эй, ты б подготовила меня заранее, а то теперь жаба душит! Крошка, не продешеви только, любовь – дело хорошее, но антиквариат на дороге не валяется!»

Когда Катя зашла в свой подъезд, Глеб издал многозначительное: «Ну-ну» – и прислонился спиной к березе.

– Я тебя на улице подожду, не торопись, пакуй корабль получше. Вообще я тебя полностью поддерживаю, ты совершенно права: продавать ценное имущество лучше до свадьбы.

* * *

Корабль по-прежнему стоял на столе, и Катя ненадолго замерла рядом с ним, прощаясь.

«Ты поплывешь к другим берегам, где тебя будут холить и лелеять, где ты забудешь, что такое пыль и одиночество. Правильное ли принял решение мой предок – Сергей Кузьмич, когда не разбил тебя? Думаю, правильное. Может, у Матвея Глинникова было плохое настроение, и именно поэтому он распорядился так, а не иначе… Не должен же ты нести ответственность за пессимистическое настроение мастера».

И все же хотелось увидеть росчерк пера Глинникова, узнать, как он строил фразы и кому просил отдать «Полтаву». Да и, наверное, правильно передать Мелихову макет вместе с распоряжением.

Катя весьма приблизительно знала, где и что хранилось у деда, после его смерти она не трогала бумаг и не изучала папки. Она боялась воспоминаний, да и все равно пока не готова была выбрасывать черновики, записки, копии… Все то многостраничное богатство, которое накопилось за долгие годы.

– Начну с сейфа.

Но сейф оказался практически пуст, и пришлось тащить табурет с кухни и заглядывать на верхние полки шкафа. Именно там, в дальнем левом углу, она нашла хрустящий пакет из вощеной бумаги, и в нем лежали старые письма бабушки, перетянутые обычной канцелярской резинкой, расслаивающейся от времени на тусклые ломкие нити, профсоюзный билет, сохранивший серый цвет корочки, пожелтевший читательский билет и узкий мятый на углах конверт с распоряжением Матвея Глинникова.

«Прошу хранить макет корабля „Полтава“ на протяжении пятнадцати лет. Если за указанное время за ним не придет племянница княгини Марии Николаевны Чернышевой – Александра Образцова, то корабль безвозвратно переходит в личную собственность нотариуса Щербакова Сергея Кузьмича. Но, поборов в себе уважение к моему труду, он должен разбить данный макет и наконец поставить точку в этой истории.

Матвей Глинников

Дата.

Подпись».

Катя перечитала несколько раз. Выходит, корабль перешел в собственность семьи Щербаковых, и теперь его с чистой совестью можно продать. Однако Сергей Кузьмич все же должен был его уничтожить, и… не очень-то чистая совесть получается.

«Но это все же не завещание и не последняя воля умершего. – Катя зашла в свою комнату и достала из шкафа дорожную сумку. – Я решилась, и не нужно отступать и искать отговорки. Неизвестно, почему Глинников оставлял корабль племяннице княгини… Может, они поссорились, а потом помирились и про „Полтаву“ вообще забыли».

Она старалась не вспоминать об Ольге и своем открытии, личная жизнь Мелихова – его право и выбор.

К отелю Катя подходила быстрым уверенным шагом, душа предчувствовала скорое избавление, и нужно было только не сворачивать с намеченного пути. Подойдя к ресепшену, она написала Мелихову сообщение:

«Я вернулась. Поднимусь к вам?»

«Да».

– Будьте добры, проводите меня к Федору Дмитриевичу Мелихову, он меня ожидает.

– Пожалуйста, назовите свое имя.

– Екатерина Щербакова.

Девушка-администратор набрала номер Мелихова и, получив подтверждение, направилась вместе с Катей к лифту. Если у Андрея и Ольги был доступ на этаж, то у нее его не было.

Дверцы открылись, и сумка показалась до невозможности тяжелой.