Ветер с океана

Миша поехал в Некрасово. Дорога была скверная, поселок крохотный и неустроенный, но колхоз Мише понравился: в нем, как на промышленном предприятии, имелись и отдел кадров, и плановики с диспетчерами, и своя радиостанция, и даже свои инженеры. А людей в морской форме с золотыми нашивками на, рукавах ходило по берегу и толкалось в правлении не меньше, чем на площади перед «Океанрыбой». Понравилась Мише и пристань — длинная деревянная набережная, у причалов, как и в городском порту, стояли стальные СРТ и деревянные траулеры поменьше — МРТ, и их еще сильнее качало набегающей волной, чем в порту — море отсюда было ближе, — и пахло той же селедкой, и рычали такие же самосвалы, и вращались такие же башенные краны. Когда Миша увидел это морское великолепие, колебания его кончились, теперь в слове «колхоз» не звучало ничего от полей и лесов, слово было не глухое, а звонкое, в нем слышались голоса ветра и волн. Он без колебаний направился в колхозный отдел кадров.

Заполненные анкеты тут же понесли к председателю колхоза.

Крылов так улыбнулся Мише, словно тот доставил ему радость своим приходом. Кабинет его был небольшой, окнами на залив, и казался еще тесней, оттого что в нем сидели рыбаки, разговаривавшие между собой и не обращавшие внимания на председателя. Сюда входили без стука, уходили без «до свидания»— такая свобода тоже понравилась Мише.

— Значит, к нам? Молодец, молодец! — сказал Крылов. — Держать тебя не будем, такого орленка зачем держать, пройдешь медкомиссию — и в полет! Для начала попробуешь себя на прибрежном лове и в заливе, — Крылов сделал отметку в настольном календаре. — В бригаду Куржака, вашего соседа. Ты спросишь, почему в залив, а не в море? В море все суда ушли, следующие пошлем через месяц, а зачем тебе столько времени терять?

На третий день Миша вышел в залив. В дверь затемно постучал Куржак. Моросило, с залива дул ветер. Автобусная стоянка была недалеко, но к первому автобусу опоздали. «Ах же, чертяка!» — выругался Куржак и сел на скамью. Миша ходил по темной улице и любовался деревьями, они спали под дождем, даже ветерок не пробуждал в них звуков — клены и липы лишь вяло шевелили листьями, когда ветер усиливался, движения эти тоже были сонные. Днем растения вели себя по-иному. Второй автобус появился через полчаса, Куржак с Мишей были единственными пассажирами. Куржак сел на переднюю скамью и весь путь до пристани промолчал.

— Давай! — только и сказал он, когда автобус остановился в Некрасове.

Впереди поблескивал темный залив, к нему сбегали пологим бережком с десяток домиков, в стороне светили ночные огни городами их было так много, и они так сливались в общее сияние, будто там занималась диковинная заря — очаг багрового пламени среди черноты. Заглядевшись на далекие огни, Миша, отстал от бригадира. Куржак подходил то к одному, то к другому домику, стучал в дверь и, не дожидаясь ответа, шел дальше, а из домов выскальзывали мужские фигуры. «Здорово! Здорово!»— слышались негромкие голоса.

У дощатого помоста, выдвинутого метров на пять в залив, покачивался катерок с привязанной шлюпкой на четыре весла и «дорой» — безвесельной лодкой, раза в два побольше шлюпки. К пристани подошла вся команда, пять человек без Миши и бригадира.

— Пока отдыхай, а потом твое место на веслах, — сказал Куржак.

Катер отвалил от берега. И сразу же усилился ветер. Миша сел на бухту троса на палубе, но вскоре убрался за рубку, здесь было теплее. Команда спустилась в кубрик, только Куржак неподвижно стоял на баке, во что-то впереди всматриваясь. Миша уже привык к резким переменам погоды, но эта удивляла — оборвался моросящий дождь, тучи промчались, засветились поздние звезды, а на востоке, где остался город, побелело, потом прояснилось, потом закраснело небо — наружу выбивалось солнце. Лишь на западе, куда стремился катер и откуда дул ветер, по-прежнему оставалось темно. Оправа промелькнула колхозная пристань, Миша узнал ее по огням на судах.

В небе постепенно менялись краски, постепенно нарастало сияние. А темный залив как-то разом, в минуты, которые и не сосчитать, вдруг стал таким светлым и ясным, в нем так хрустально заиграла вода, а от волн, убегавших от катера, такое шло собственное глубинное свечение, что уже чудилось, будто небо внизу, а вода наверху. И снова через считанные минуты светлая хрустальность воды превратилась во что-то золотое, золото разливалось вширь, погружалось вглубь, и мелкие волны, и долинки между ними источали золотой свет — Миша не мог оторвать глаз от воды. Он поднял голову, когда золото запламенело: на небе выкатывалось большое красное солнце, оно торопилось выкарабкаться из земли, становилось все крупнее и круглее. Движение его было видно: солнце вовсе не покоилось в небе на величественной высоте, как привык видеть Миша, оно энергично трудилось, оно все было в беге — час величавого парения еще не пришел.

— Уловчик будет! В твою честь, новенький! — сказал пожилой рыбак.