Ветер сулит бурю

С тех пор он встречал ее несколько раз, но много разговаривать им не приходилось. Всегда тут был кто-нибудь еще, и он отчасти даже был рад этому. После их первой встречи она так завладела его мыслями, что он боялся, как бы она, чего доброго, не заметила этого по его глазам и не рассердилась бы, что какой-то четырнадцатилетний мальчишка смеет о ней думать. «Откуда же ей знать, — рассуждал Мико, — что у меня так жизнь сложилась, что на самом деле я куда старше своих лет, да и чувствую я себя совсем не на четырнадцать. Я прямо старик настоящий, только не знает она этого. Но, слава Богу, сегодня я ее увижу. Вот только взойдет луна, попробую сразу же вытащить Комина и пойдем копать пескороев[26]».

Он свернул с дороги и пошел прямо на желтый свет, падавший из окошка маленького домика, сплошь завитого красным вьюном. Плющ поднимался с земли, расползался по белой стенке и нахально тянулся к стрехам соломенной кровли.

Глава 7

Вырваться из дома им с Комином удалось не сразу. Сколько Мико ни сопротивлялся, его усадили возле очага на маленькой скамеечке, которую миссис Коннолли предварительно протерла парусиновым передником, и хотя он только что поел у дяди Джеймса, ему всунули в руки чашку чаю, заставили выпить и съесть кусок обжигающей руки жареной, насквозь пропитанной золотистым маслом лепешки. Ему пришлось выдержать целое сражение, чтобы только не есть смуглого яйца, теплого, прямо из-под курицы, которым его настойчиво угощали.

Это был не дом, а настоящий бедлам, но бедлам очень счастливый. Из детей самым старшим был Комин. Ему недавно минуло восемнадцать лет. Остальные — все погодки — следовали за ним. Отец Комина, Тиг, сидел в углу напротив, двое маленьких висли у него на шее, а самый маленький, крошечный, пухлый детеныш, лежал у него на коленях и сосал соску, в упоении пуская пузыри. Тиг был высокий, худой мужчина с седеющими усами. У него были веселые глаза, и он считался величайшим вралем на всю западную Коннемару. Но надо отдать ему справедливость, врал он исключительно смеха ради, и все это знали.

Он умел рассказывать с совершенно серьезным лицом самые невероятные истории, и только по глазам видно было, что в душе он просто умирает от смеха над доверчивыми слушателями.

— Пусти! — говорил он маленькой белокурой девочке, повисшей у него на шее, так что платье задралось и видно было голое пухлое тельце. Он легонько шлепнул девочку. — Пусти, чертово семя, тебе говорят. Дай мне с Мико поговорить! Ты слышал, Мико, что Комин-то наш сегодня выкинул?

— Нет! — заорал Мико, стараясь перекричать грохот посуды, которую мыла миссис Коннолли у стола, придвинутого к стенке, где на деревянных крюках была развешана сбруя, и шум, который поднял во дворе Комин, загонявший в хлев взбунтовавшуюся свинью («У-у, зараза, да пойдешь ты или нет? Тут с вами из дому не выберешься!»), в то время как двое младших мальчишек катались по полу, сражаясь не на живот, а на смерть из-за какой-то старой глиняной трубки.

— Ну, так вот, — начал Тиг. — Взял он нашего осла, чтобы привезти торф из-за горы. Да перестаньте вы! Слушай, Пиджин, я тебя предупреждаю: вот возьму сейчас нож и выпотрошу тебя. Ну, ты ведь знаешь это топкое место у реки, где торфяная делянка Портного? Приходит он туда, и вдруг не успел он оглянуться, как осел увяз в болоте по самое брюхо. «Ну, пропали мы теперь», — говорит Комин. Как бы не так! Знаешь, что потом случилось-то? Ты, верно, ни одному слову моему не поверишь, а?

— Да уж как-нибудь постараюсь, — сказал Мико.

— Ну так вот: Комин как начал тянуть осла за хвост! Потом бросил, за морду взялся. Да, думаешь, его сдвинешь? Черта с два! Он так увяз, что его до второго пришествия не вытащить. Ну а Комин, конечно, до смерти боится домой идти, мне рассказать, что случилось. Знает, что со мной шутки плохи, что отлуплю я его так, что он света Божьего не взвидит.

— Хотел бы я посмотреть, — буркнул себе под нос Мико.

— Ну вот, — сказал Тиг, с очевидным наслаждением обдумывая дальнейшие подробности. Но ему не суждено было кончить свой рассказ, и Мико так и не узнал, что случилось с Комином и с ослом, потому что сам Комин, загнав наконец свинью, появился в дверях, споткнулся о барахтавшихся на полу мальчишек и упал на них, засмеялся, стукнул их лбами и сказал:

— Пошли, Мико, а то не успеем мы туда прийти, как уже надо будет возвращаться.

И после долгих обещаний непременно зайти до отъезда попрощаться, и передать поклон матери от семьи Коннолли, и не забыть сказать, что все они ею очень интересуются, Мико поднялся, и вот после небольшой суматохи они наконец выбрались на дорогу, и желтый, разбухший диск всходящей луны подмигнул им огромным глазом.