Читаем Ветер сулит бурю полностью

Она засмеялась. Смех ее разлился в ночной темноте серебряным колокольчиком, и от этого Мико лишился окончательно дара речи.

— Комин — просто чурбан, — сказала она. — Если он пойдет с какой-нибудь девушкой ловить при луне пескороев, так и то, наверно, не догадается, что с ней делать.

— Ну, нам пора домой, — сказал Комин и пошел прочь, к большому неудовольствию Мико.

Это все потому, что Комин был застенчивый и тихий. Бывает, правда, что в тихом омуте черти водятся, но Комин был действительно застенчивый и действительно тихий. Некоторые тихие бывают себе на уме, но Комин был не из таких.

— Так приведи Мико, — крикнула она ему вдогонку, — приведи его к Мэри в полнолуние! Я буду вас ждать.

Вот как это вышло.

Они прошли ряд домиков, потом постояли немного и посмотрели. А посмотреть было на что. Море только что ушло с отмели. Прилив здесь был какой-то чудной! Он подкрадывался к отмели сразу с обеих сторон острова и встречался в центре ее. Подкрадывался осторожно, а потом с виноватым видом исчезал, как будто хотел сказать:

«Вы уж извините, что побеспокоил. Рассматривайте меня как неизбежное гигиеническое мероприятие, так вам будет спокойнее».

Море никогда по-настоящему не заливало необъятные пространства песка. Даже во время прилива расстояние до острова можно было перейти вброд — вода доходила только до пояса. Луна поднялась уже высоко, и в ее сиянии поблескивал еще мокрый песок, а вдали виднелась узкая полоска острова, словно повисшего в воздухе. Под ногами у них была мягкая трава, словно они шли по толстому ковру, а издалека слышно было, как булькают и журчат отдельные лужи, которые оставило за собой изгнанное море.

— Ой, как здорово! — сказал Мико.

— Ага, — медленно ответил Комин. — Здорово. А тихо-то как, и кругом ни души.

— Ага, — со вздохом отозвался Мико.

— Ну, пошли к Мэри, — сказал Комин.

Он оставил лопату и ведро у ограды крайнего домика, потом они с Мико, перескакивая через поросшие высокой травой кочки, перепрыгивая через лужицы и вспугивая каких-то устроившихся на ночлег птичек, добрались до незаметного поворота в маленький проулок, который, извиваясь, уходил вдаль. Они шли по нему, пока наконец за холмом не показался беленький домик со светящимся окошком. В дверях стояла девушка. Свет падал на нее сзади, и платье ее казалось почти прозрачным. Она сразу же на них накинулась:

— Однако вы не торопитесь! Я чуть было уж не отчаялась и не ушла домой.

— Это она! — прошептал Мико.

— Заняты были, — сказал Комин. — А потом, кто тебя просил ждать? И шла бы домой. Сама затеяла идти за пескороями, не мы.

— Только послушайте, какой грубиян! — весело сказала она. — Чему тебя учили в школе? Если хорошим манерам, ты бы не разговаривал так с приличной женщиной.

— Еще неизвестно, как бы я стал разговаривать с приличной женщиной, доведись мне ее встретить, — отозвался Комин.

— Ого! — сказала она со смехом. — Во всяком случае, входите и поздоровайтесь с Мэри.

Потом она отступила немного в сторону, и они прошли в освещенную кухню.

— Привет хозяйке, хозяину и человечку в колыбельке! — сказал Камин, направляясь к стоявшей возле очага деревянной люльке, в которой спал маленький ребенок.

Люлька была самодельная, сколоченная из досок и поставленная на два загибающихся вверх полоза, так что, если наступить на один конец, люлька начинала раскачиваться, и можно было тихонько петь песенку, если вы хотели укачать ребенка. Комин подошел, нагнулся над малюткой, протянул ручищу и погладил ее по лицу, а молодой человек, сидевший на койке, тихонько напевая, выпрямился и закричал:

— О, чтоб тебя, Комин Коннолли, только я ее укачал!

— Вот это дело! Чтобы взрослый человек додумался качать бедняжку, когда у самого голос, как у неоперившегося птенца. Да она и не думает спать, просто закачал ты ее до бесчувствия. Ну, как поживает моя маленькая Нуала? — поинтересовался Комин, и ребенок поднял пухлую ручку, вцепился в его палец, загугукал и окончательно проснулся.

— Здравствуй, Мико, — сказал отец семейства, рыжеволосый молодой человек с веселыми глазами, чем-то напоминавший Мико Питера. Был он хоть и худой, но, по-видимому, крепкий и ловкий. — Мэри испекла тут к вашему приходу пирог, так что, когда вы вернетесь с пескороями, мы сможем немного подзакусить.

— Вот хорошо-то, — сказал Мико, глядя на Мэйв, которая стояла посреди кухни и смотрела каким-то, как показалось Мико, странным взглядом на громоздкую фигуру Комина, склонившегося над ребенком.

Сегодня она не такая, как всегда. На ней была красная вязаная кофточка и легкая развевающаяся юбка, а на ногах красовались туфельки на высоких каблуках. От этого да еще от того, что она перехватила сзади красной лентой волосы, убрав их от лица, она выглядела совсем по-новому. «Она вся прямо так и сияет, точно на свиданье с королем собралась», — решил Мико. И она была ужасно хорошенькая.

— Надо ж! Казалось бы, каждый человек в своем уме решил бы, что Комину давно уж дети понадоели, у них своих полон дом, — сказала Мэри.

— Да что с такого дурня возьмешь? — сказала Мэйв. — Ты только посмотри на него.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Вихри враждебные
Вихри враждебные

Мировая история пошла другим путем. Российская эскадра, вышедшая в конце 2012 года к берегам Сирии, оказалась в 1904 году неподалеку от Чемульпо, где в смертельную схватку с японской эскадрой вступили крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец». Моряки из XXI века вступили в схватку с противником на стороне своих предков. Это вмешательство и последующие за ним события послужили толчком не только к изменению хода Русско-японской войны, но и к изменению хода всей мировой истории. Япония была побеждена, а Британия унижена. Россия не присоединилась к англо-французскому союзу, а создала совместно с Германией Континентальный альянс. Не было ни позорного Портсмутского мира, ни Кровавого воскресенья. Эмигрант Владимир Ульянов и беглый ссыльнопоселенец Джугашвили вместе с новым царем Михаилом II строят новую Россию, еще не представляя – какая она будет. Но, как им кажется, в этом варианте истории не будет ни Первой мировой войны, ни Февральской, ни Октябрьской революций.

Александр Борисович Михайловский , Александр Петрович Харников , Далия Мейеровна Трускиновская , Ирина Николаевна Полянская

Фантастика / Современная русская и зарубежная проза / Попаданцы / Фэнтези
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Обитель
Обитель

Захар Прилепин — прозаик, публицист, музыкант, обладатель премий «Национальный бестселлер», «СуперНацБест» и «Ясная Поляна»… Известность ему принесли романы «Патологии» (о войне в Чечне) и «Санькя»(о молодых нацболах), «пацанские» рассказы — «Грех» и «Ботинки, полные горячей водкой». В новом романе «Обитель» писатель обращается к другому времени и другому опыту.Соловки, конец двадцатых годов. Широкое полотно босховского размаха, с десятками персонажей, с отчетливыми следами прошлого и отблесками гроз будущего — и целая жизнь, уместившаяся в одну осень. Молодой человек двадцати семи лет от роду, оказавшийся в лагере. Величественная природа — и клубок человеческих судеб, где невозможно отличить палачей от жертв. Трагическая история одной любви — и история всей страны с ее болью, кровью, ненавистью, отраженная в Соловецком острове, как в зеркале.

Захар Прилепин

Современная русская и зарубежная проза / Роман / Современная проза / Проза