Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том I

05.11. Один из листов черновика автобиографии Ж. А. Коваля 1939 года.[696]

Как видно из этого текста, Жорж действительно «полностью раскрылся» перед партией, не забыв даже о тех «негативных деталях», которые вряд ли были известны «компетентным органам НКВД» – например, о наличии дяди в Аргентине или о своей информированности о противоправных поступках родителей двоюродной сестры жены десятилетней давности (спекуляция золотом в 1927 г.).

Он не хвастается здесь своей работой в колхозе и Биробиджане в качестве «пролетария и крестьянина» – механика и дранокола, но и о фактах «положительных» не умолчал – родственники его в Америке хотя и «социально-сомнительны» (мелкие торговцы), но «рабочих не имеют», т. е. не живут за счёт эксплуатации чужого труда. А сам Жорж активно переписывался только с Идит Гоечун, двоюродной сестрой («комсомолькой»!), и ее мужем – коммунистом…

Это, кстати, подтверждается наличием в домашнем архиве фотографий, явно присланных Жоржу из Америки, вероятно, именно Идит или её мужем. Одна из них – рисунок из мемориала Джона Рида, автора «10 дней, которые потрясли мир»:

05.12. Рисунок из мемориала Дж. Рида, США, 1932 г.[697]

Фотография, судя по надписи на оборотной стороне, была прислана Жоржу ещё в самом начале его «крестьянствования» в коммуне «Икор» в конце 1932 года:

05.13.

Оборотная сторона фотографии рисунка с датой 16 окт. 1932 г.[698]

И родственники жены представлены в автобиографии Жоржа «честно и объективно» – тёща, например, хотя и дочь текстильного фабриканта, но по происхождению крестьянка (были, оказывается, и крестьяне-фабриканты до революции! ☺), а ныне и вовсе «технический секретарь райкома работников начальной и средней школы». А тесть, хотя и служил прапорщиком в царской армии, но умер как инвалид РККА.

Так что этой исповедью Жорж, вероятно, надеялся «раскрыть глаза» партийного руководства на свою преданность идеалам.

Но демонстрирует текст и уже накопленный жизненный опыт – быть осторожным с трактовкой того, какие идеалы стоит демонстрировать власти, а о каких лучше промолчать.

Например, Жорж не скрывает того, что среди разных общественных нагрузок у него была работа и в качестве представителя ОЗЕТа в МХТИ. Это скрыть невозможно, а одними из главных принципов написания этой автобиографии были честность и открытость. Но никаких подробностей и оценок своей деятельности в качестве «представителя» нет, кроме уточнения, что работа проводилась не в институте в целом, а только в рамках факультета.

К этому времени

«почти все крупные деятели Общества землеустройства еврейских трудящихся были арестованы и осуждены, его орган «Трибуна» закрыт в ноябре 1937 г. (постановление ЦК ВКП(б) о прекращении издания, опубликованное в январе 1938 г.), а само Общество землеустройства еврейских трудящихся было ликвидировано к середине 1938 г.»[699]

У самого Жоржа были сложные отношения с ОЗЕТом. С одной стороны, ОЗЕТ помог ему выбраться из биробиджанских болот и стать московским студентом, а с другой – использовал его имя и социальное положение по своему усмотрению, как используют резиновый штамп, вовсе не интересуясь мнением носителя этого имени.

Например, в журнале «Трибуна» в декабре 1936 года было опубликовано «Обращение биробиджанцев Москвы к еврейской молодёжи».

05.14. Текст обращения к еврейской молодёжи из журнала «Трибуна».[700]

Там говорилось:

«Еврейская молодёжь Биробиджана! Смелей за штурвал самолёта, за рычаги танка и за руль автомашины! Мы будем бить врага метко и уверенно на его же территории… Еврейский народ, который дал человечеству великого гения Карла Маркса, сумеет дать не одну сотню и тысячу смелых, отважных лётчиков, танкистов, подводников, парашютистов и пехотинцев…».[701]

Под этим текстом стояли подписи девяти человек, семь из которых были студентами, никакого отношения к «танкистам, подводникам, парашютистам и пехотинцам» не имевшие, и только двое – лейтенант отдельной дивизии особого назначения НКВД и слушатель Военной академии механизации и моторизации РККА могли являться примером следования призывам Обращения.

Среди этих семи только у одного – Жоржа – есть имя, а у Гейби обозначен первый инициал. Ковалей разнесли по разным строкам и приписали Гейби учёбу в каком-то «Химинституте» для создания впечатления «массовости» и разнообразия мест учёбы подписантов.