Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том I

«При заполнении регистрационного бланка графы «Чем занимался отец до революции» вызвала сомнение моя формулировка «сын фабриканта»». Вопрос поставили на бюро райкома и «предложили представить документы 1) о том, что мой отец не являлся собственником фабрики и 2) о роде занятий отца в послеоктябрьский период до смерти. Я тогда же заявила, что такого документа у меня нет, и что если возможны только 2 формулировки: служащий или фабрикант, я прошу употребить формулировку «фабрикант»».[686]

После предоставления документов о службе отца с 1918 года в РККА, Людмиле Александровне сказали, что окончательное решение будет передано через секретаря партийной организации. Но по истечении нескольких месяцев решение так и не было принято. И 30 сентября она записывает:

«Для себя я вопрос не считаю решенным и буду обращаться в МГК ВКП(б)».[687]

Интересно, что бы посоветовал ей Жорж, будь он рядом? Думаю, они могли бы вспомнить свои разговоры пятилетней давности при обсуждении приглашения Жоржа в разведку. Тогда ему простили «социальную далёкость» жены – ведь он был нужен власти. А теперь жене её «социальную чуждость» не простили – она власти была не нужна.

Но вернёмся в 1939 год. Тогда её сомнения сводились к следующему: стоят ли все «за» принятия предложения риска нарваться на «контра» НКВД, когда после согласия Жоржа начнётся проверка? Не лучше ли оставить «синицу в руках» – закончить институт, поступить в аспирантуру и стать учёным? Тем более, что по закону Жоржу не грозит армейская служба.

Единственное, чем мог успокоить её Жорж, это то, что партия у нас мудрая и сама разберётся с клеветническими наветами, если, конечно, не лукавить и быть честным с нею, как убедительно было показано в фильме «Великий Гражданин»,[688] только что вышедшем на экраны, и, как я думаю, с восторгом принятого комсомольцами Милой Ивановой и Жоржем Ковалем.

Если сам Киров (в фильме Шахов, блестяще сыгранный актёром Н. Боголюбовым) оправдывается перед комиссией крайкома («Они меня тоже мучали два часа… Какая-то дура напутала в учётной карточке, а мне – отдувайся!»[689]), то что уж говорить о простых комсомольцах!

Я думаю, что и сам Жорж в то время ещё верил в справедливость этого аргумента, хотя его жизненный опыт уже не позволял ему верить безоговорочно. Но тот же опыт подсказывал – отказ от предложения в лучшем случае закроет ему и академическую карьеру. А в худшем… В худшем случае, по его тогдашним представлениям, дальнейшие карьерные пути могли могли оказаться ограниченными зоной, ограждённой колючей проволокой. Нелояльность к предложению «органов» не могла остаться без последствий.

Но в действительности последствия могли быть и ещё худшими. Жорж ведь не знал о том, что думает об «отказниках» Главный Руководитель и «органов», и «физкультурников» и вообще всей «прогрессивной общественности»:

«Коммунистов, косо смотрящих на разведку, на работу ЧК, боящихся запачкаться, надо бросать головой в колодец».[690]

Жорж в 1939 году ещё не был коммунистом, но вряд ли в тех обстоятельствах это играло хоть какую-то роль. Так что выбирал он, на самом деле, из двух зол: какое-то время делать не то, что хочется, или не делать то, что хочется, никогда.

Действительно, если предположить, что вслед за отказом Жоржа в дом на Большой Ордынке вдруг пришли незванные гости с понятыми, то в комнате, где жили Жорж с Людмилой и Татьяной Васильевной, они наверняка нашли бы много для себя интересного! Кроме упомянутых Милой фотографий, приведённых выше, нашлись бы и другие материалы, за одно хранение которых в те времена полагался тюремный срок.

Например, вот этот сборник детских фортепьянных пьес:

05.08. Титульный лист нотного издания «Enfant Pianiste», хранившегося Т. В. Ивановой.[691]

Казалось бы – невинный осколок дворянского быта хозяйки комнаты, который даже может оказаться полезным при социализме в какой-то детской музыкальной школе.

Но понятым показали бы, открыв эту книжку на странице 35, что за этой «невинностью» хозяева прятали махровую контрреволюционную литературу:

05.09. Фрагмент стр. 35 сборника «Enfant pianiste» – ноты гимна «Боже царя храни».[692]