Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том I

«Расскажу самую гнусную историю, которую я видел в СССР.

Это было в самом начале 1980-х. Тогда зимой, ко дню снятия блокады, для ветеранов и блокадников «выкинули» импортную обувь. Им, разумеется, обувь была не сильно нужна – они рассчитывали купить её родным. «Выкинули» обувь в универмаге «Юбилей» на Свердловской набережной Невы. В зимний ветреный день. Когда мы узнали, что мои бабушка с дедушкой туда тоже поехали – меня отправили их искать, чтобы отправить домой.

То, что я увидел, выйдя на набережную, повергло меня в ужас.

Это была многокилометровая очередь из старых, увечных (некоторых на костылях) людей, стоящих на пронизывающем морозном ветру. И очередь из машин «скорой помощи» отъезжающих от очереди без включения сирен и мигалок с теми, которым уже в этой жизни ничего было не нужно.

Своих стариков в очереди нашёл, посадил на трамвай до дома. Они к счастью только что приехали и только собирались занимать места в этой страшной очереди.

После этого я ненавижу СССР и социализм люто…»[715]

Так сочеталась идеологическая «забота» об абстрактном «населении» с конкретной бесчеловечностью по отношению к конкретным людям.

Конечно, вряд ли Жорж Абрамович знал именно об этой истории, но то, что он сталкивался с подобными «историями» в своей жизни (пусть и не в столь гротесковой форме!) не единожды – несомненно. И это хороший повод показать эволюцию его идеологических взглядов с юношеских лет до глубокой старости.

Начнём с юности, времени формирования основных жизненных идеалов.

Очевидно, что в молодости он был «романтическим идеалистом» с «сионистским уклоном». По прошествии десятилетий, насыщенных далеко не романтическими событиями, романтизм молодости, как и у всякого «нормального человека» сменился прагматическим хладнокровием. Он стал «прагматическим коммунистом».

Поясню смысл этого определения на примере. В 1967 году в газете «Менделеевец» было опубликовано такое интервью:

05.23. Интервью Ж. А. Коваля газете «Менделеевец».[716]

Как видно из этого текста, Жорж представляется в стандартном образе коммуниста-ветерана, чётко делящего мир на две части – светлую «советскую» и тёмную «американскую». Убедительность этого деления подчёркнута тем, что он с полным правом мог сказать: «одно дело «учить» это по книгам, и другое – почувствовать, как говорится, на собственной шкуре».

Эта ремарка многое объясняет. Оценка пороков «американского капитализма» основана на юношеских впечатлениях и разочарованиях, оставивших глубокий след в его душе. Да и достоинства жизни в СССР также представлены, в основном, риторикой комсомольской юности («хозяин с работы не вышвырнет…»).

Всё это – отголосок юношеского романтизма, позволяющего видеть действительность как «чёрно-белую» картинку. Это искренний, но сильно «отретушированный» взгляд 54-летнего человека, видевшего все оттенки и «нашей», и «их» реальной жизни. Это я и называю прагматизмом.

Мне жаль, что при этой ретуши в картинку попало больше чёрной краски, чем это требовалось по её сюжету. Пассаж о том, что «карьеристы, подхалимы и различные пройдохи» у них «воспитываются с самого рождения, в семье, школе, всей жизнью», а у нас вокруг сплошь «люди высоких идеалов, душевные, всегда готовые придти друг другу на помощь», явно переконтрастирован.

Но, зная практику работы редакции газеты «Менделеевец» тех времён не понаслышке, памятуя о той опеке, которой она подвергалась со стороны парткома, полагаю, что этот пассаж был сконструирован из каких-то более разумных слов самого Жоржа и соображений редактора или ответственного за выпуск представителя парткома о том, как должен был говорить коммунист Коваль.

Я помню Жоржа Абрамовича того времени – именно тогда я начал с ним общаться. И таких слов в его речи об американской «семье и школе» и окружении нас людьми «высоких идеалов» представить себе не могу.