Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том I

Любимый брат Эзра!

Я пишу тебе уж третье письмо, а ответа всё нет. Не возьму в толк, – то ли они не приходят от тебя, то ли ты не пишешь. Домой я ведь уже также написал два письма, а результат тот же. Одним словом, – ни от кого нет писем. Ладно, – из дому! Быть – может они на меня в обиде…, но ты! Ты ведь мне дал возможность уехать и знаешь, как хорошо бы нам было здесь вместе. Никогда я даже в мыслях не испытываю сожаления. С того времени, когда (– – – – – – – -), мне здесь в Биробиджане на сто процентов лучше, чем там, в стране всех “удобств”, несмотря на то, что я живу в палатке и несмотря на отсутствие электричества, необходимость пробираться через топи, беспокойство, которое причиняют насекомые и ещё и ещё многое, что, впрочем, совершенно меня не огорчает. Я в общем доволен всем и всеми. Само собой разумеется, что по сравнению с прежней жизнью в Аргентине у меня нет страха перед завтрашним днём, перед хозяином со всеми его придирками. Да и самих придирок у меня также не будет.[495]

Из этого частного письма видно, какими чистыми и благими были намерения этого человека. Он был рад «всему и всем», но не все были рады этому. И он трагически ошибался относительно отсутствия угрозы «придирок»…

Арестовали Иосифа Форера 20 октября 1937 года. 18 октября он поехал из колхоза в командировку в Биробиджан и не вернулся оттуда. Осуждён «специальной тройкой» на 10 лет. Как пишет его жена Нина Шейнфельд 20.06.39 г. в письме к И. Сталину,

«Уже полтора года как я то и делаю, что пишу в Центр и ни одного ответа, а мужу не разрешают писать».[496]

Это значит – десять лет без права переписки! Мы-то знаем, что обычно это – расстрел. А вот Нина Шейнфельд тогда не знала, и билась за своего мужа. И была права! Случилось чудо – Иосиф был жив, и прожил ещё 9 лет, во многом, конечно, благодаря моральной поддержке Нины. А умер в лагере в Коми от туберкулёза 17 мая 1946 года, не дожив до окончания своего десятилетнего срока всего полтора года.[497]

03.09. И. И. Форер. Заключённый в лагере Коми.[498]

И об этом факте Жорж Абрамович не упоминает ни в одной своей анкете и автобиографии, хотя даже об аресте двоюродной сестры жены сообщает в автобиографии 1939 г. Правда, неизвестно, знал ли он об этом, т. е. решились ли родственники написать в Москву об аресте мужа сестры жены его брата. А ещё важнее в этой ситуации – председателя колхоза, у которого заместителем был отец Жоржа!

А официальные должности у Абрама в 1938 г. были такие:

«Член правления колхоза, Член Пленума Смидовического райисполкома».[499]

Если, по мнению «органов», Форер был вредителем и развалил колхоз, то как они должны были относиться к его заместителю, на глазах которого протекала эта вредительская деятельность? К ответу на этот вопрос мы ещё вернёмся при обсуждении возможной связи событий «пушкинского юбилея 1937 года» с судьбой семейства Ковалей. М. Ерёмина считает, что знал:

«Жорж, по-моему, был заложником ситуации, т. е. он пошёл на всё это ради семьи, потому что был в курсе того, что происходило с ближайшими родственниками. Ковали все остались целы…»[500].

В какой-то ветви альтерверса знал, в какой-то нет, но во всём пучке волокон своей судьбы в «нашем мире» он наверняка узнал об этом летом 1940 г., когда был в деревне в отпуске, проходя разведподготовку во Владивостоке. Сообщил ли он об этом своему тогдашнему руководству, разумеется, неизвестно. Но то, что он знал об этом, отправляясь на работу в Америку, несомненно…

После ареста И. Форера его жена осталась с тремя детьми, причем младшему было меньше двух месяцев…