Въездное & (Не)Выездное

И вот, когда милиция дала отмашку и шествие покатило по Невскому, и загундосил официальный профсоюз, и пошли вслед за лимоновцами голоногие барабанщицы из неофициального профсоюза, и вскинулись портреты Сталина, и заорали «Слава России» стриженые мальчишки, – я вдруг не столько даже понял, сколько увидел, что было не так. По Невскому и Лиговскому, по всем прилегающим улицам, сколько хватало взгляда, стояли, чуть не плечом к плечу, бесконечные милиционеры, омоновцы, гаишники, спецназовцы, военные, снова милиционеры, гаишники, омоновцы и курсанты. Нестоявшие шли рядом с колоннами. Их вообще было больше, чем всех демонстрантов, и тротуары Невского были перетянуты лентой, чтобы никто из прохожих не мог в шествие включиться, а идти по Невскому могли только те, у кого есть разрешение. Мне показалось даже, что всем этим милиционерам немного не по себе, что они вынуждены мерзнуть, что их лишили выходных, родных, праздничного винегрета – и все лишь затем, чтобы ограждать людей, как зверей. Может быть, чувствуя эту невольную вину, милиционеры разрешали мне переходить с тротуара в колонну и обратно – хотя, может, я для них был просто одиночный пикет.

Это шествие было пародией, но не жизнью свободного города. Это больше всего, если честно, напоминало развод скота по загонам – и те, кто разводил, были абсолютно уверены, что разводимые есть скот, который в случае чего можно и забить. И потом, когда на Исаакиевской площади я увидел либерал-демократов, поставленных к стенке Института растениеводства (ни шага влево, ни шага вправо!), и когда увидел коммунистов и нацистов, окруженных плотным строем военных, и когда у ТЮЗа увидел жалкую горсточку яблочников, окруженных совершенно уж какими-то невообразимыми чудищами в шлемах с забралами, я понял, что это не я прошел по Невскому. Это меня провели. И мне еще повезло, потому что кого-то там повязали как неразрешенных анархистов – уж не тех ли мальчишек, что играли в корсаров?

Я побрел по разрытой, изгаженной вдупель Гороховой, и думал, что нет больше никакого «моего Петербурга», а есть котлован для рытья бабла, а поскольку с этим ничего не попишешь, честнее встречать следующий Первомай на даче. И коли будет совсем невмоготу, то напиться.

2011

КОММЕНТАРИЙ

Последние года четыре я старался больше читать по истории страны. Здоровенные тома «Истории» Соловьева и «Истории государства российского» Карамзина, первый том «Истории российского государства» Акунина, лекции по русской истории Ключевского и сохранившиеся только на магнитофонных кассетах лекции Мачинского, «Александр II», «Николай I» и «Сталин» Радзинского, «Россия при старом режиме» и «Русская революция» Пайпса, «История России от Рюрика до Путина» Анисимова, «Технология власти» Авторханова, «Техника государственного переворота» Малапарте, «22 смерти, 63 версии» Лурье, «Любовь к истории» Акунина, а еще Бердяев и Розанов, Эйдельман и Зимин (которого мало знают, но который написал «Русского витязя на распутье», одну из лучших книг по отечественному средневековью) – и это не считая книг по смежным дисциплинам, вроде «Столкновения цивилизаций» Хантингтона или «Коллапса» Даймонда.

То, что современный тип государственного управления в России является самодержавным – он ведет свою историю пусть не с Рюрика, а примерно с периода между Иваном III и Иваном IV, – для меня новостью не было. Но меня каждый раз забавляла быстрота смены всеобщей любви к самодержцу столь же всеобщей нелюбовью. Еще вчера – «дней Александровых прекрасное начало», а уже сегодня – «властитель слабый и лукавый, плешивый щеголь, враг труда».