#Россия #Мир
Валить нельзя остаться
Очень интеллигентская и очень русская идея эмиграции знавала падения и взлеты, но сейчас – какой-то удивительный взлетоспад.
Я попробую это объяснить, хотя по-хорошему начинать надо с времен брата Александра Невского князя Андрея (он бежал в Швецию от «ордынской партии», чью сторону держал брат) или князя Курбского (тот – в Литву от Ивана Грозного), но от пространных экскурсов в историю я все же воздержусь.
Просто обращу ваше внимание на то, что политика (а не экономика), страх тюрьмы (а не сумы) всегда была главным топливом русского эмигрантского мотора (в отличие от миграции в Россию). Ректор Российской экономической школы Сергей Гуриев остался в Париже не потому, что ему там предложили оклад повыше. А потому, что Следственный комитет начал копать под экспертов, писавших заключение по второму делу Ходорковского, и уж мы-то знаем: если велели копать – могут найти зарытую собаку, даже если не было и дохлой кошки.
В последнее время у меня перебралось жить за границу столько знакомых и коллег, сколько не уезжало даже при позднем Горбачеве, когда совпадали векторы «Так жить нельзя!» и «Здесь никогда хорошо не будет!».
Да, политика неотделима от экономики, и многие при Горби были «колбасными эмигрантами», которых достали очереди и пустые полки в магазинах (мощное сочетание). Но я с большим уважением к колбасной эмиграции отношусь. Не только потому, что Колумб тоже был колбасным путешественником – мечтал разбогатеть. А потому, что у остававшихся был велик шанс превратиться в апологетов и собственной вялости, и государственной подлости.
Сейчас эмигрантский парус наполняется почти тем же ветром.
С одной стороны – есть стойкое ощущение, что «здесь никогда ничего не изменится», но «что так жить нельзя». Хэштег «#поравалить» обрел в твиттере популярность одновременно с хэштегом «#жалкий» – когда стало ясно, что Медведев был президентом понарошку. А расцвел тогда, когда Путин стал, в традициях Николая I и Александра III, подмораживать Россию. Повторяю: никогда еще столько моих коллег не поворачивалось к России спиной. Вернулась, например, в США Маша Гессен. Поработала в России главредом «Вокруг света», была уволена за отказ ставить репортаж о полете Путина со стерхами, удостоилась встречи с Путиным, предложившим ее в главреды вернуть – и гордо ответила, что в гробу видела должность, которая зависит от царя. Но вернулась не поэтому, а потому что у Маши дети, а сама она живет с женщиной, а в Госдуме пошли разговоры, что родителей-гомосексуалистов надо лишать родительских прав. Непустая, кстати, угроза. В таких ситуациях действительно надо уносить ноги: и свои, и детские.
В Праге теперь живет, как я уже говорил, бывший лексикограф «Союза правых сил», составитель академического «Большого словаря мата», идеолог группы «Война» Алексей Плуцер-Сарно, всегда восхищавший меня тем, что не боялся идти на территории, куда боялся я. В Европе его радикализм идет по части эстетической провокации, а в России грозит реальным тюремным сроком.
В Швейцарии обитает Олег Кашин, у которого начались проблемы после вхождения в Координационный совет оппозиции (впрочем, там у всех проблемы начались)…
Я могу продолжать (но список не эмигрантов, а тех, кто оказался в эпоху заморозков под судом или засунутым в автозак: журналист Валерий Панюшкин, историк Лев Лурье, художник Кирилл Миллер, журналист Андрей Аллахвердов и делавший снимки для «Огонька» Денис Синяков – последние двое сейчас в тюрьме в Мурманске по делу корабля «Гринписа»).