Въездное & (Не)Выездное

Фаду, fado – это национальные португальские грустно-любовные песни, а с недавних пор еще и часть мирового наследия ЮНЕСКО. Реклама фаду в Лиссабоне всюду. Есть Дом фаду, клубы фаду, бары фаду. Весьма недешевые, кстати. Возможно, из-за коммерциализации фаду у меня с фаду и не срослось – мы все откладывали послушать фаду до последнего дня, то есть повторили вечную ошибку всех путешественников, которые откладывают важное действие на последний день, даже прекрасно зная, что «потом» никогда ничего не бывает.

Но фаду все же произвели на меня сильное впечатление самим фактом своего существования. И я какое-то время по возвращении в Петербург даже носился с идеей создать у нас Дом русского романса и добиться включения русского романса в то же мировое наследие ЮНЕСКО. Мне кажется, что русский городской романс (как и фаду в Португалии, и фламенко в Испании, и танго в Аргентине) – это то, что из музыки в России по-настоящему уникально. К тому же я очень люблю русский романс и, право, «Отцвели уж давно хризантемы в саду» без слез слушать не могу, хотя, казалось бы, пошлость наимещанская и наиневообразимейшая. Однако ж за сердце хватает.

Но я не музыкант, увы. А друзья-музыканты (включая исполнителей романсов) – они все говорили в ответ как-то так: ага… ну да… На этом все и остановилось.

В общем, идея ждет своей реализации; дарю.

2014

#Германия #Дюссельдорф

С днем победы

Tags: Почему в Дюссельдорфе закрывают на ночь аэропорт. – Старый порт и резиновые человечки. – Почему бургомистр не живет в своей резиденции.

Недавно в Германии, в Дюссельдорфе, я был трижды изумлен, хотя за границей бываю часто, а удивить меня вообще трудно.

Первый раз я изумился тому, что местный аэропорт закрывается на ночь: то есть не тому, что с 23:00 до 7:00 он не работает, а причине, по какой не работает. Ну, попробуйте догадаться сами – почему? Не выдерживает конкуренции с франкфуртским и мюнхенским хабами? За ночную работу нужно дороже платить? Как бы не так! Аэропорт закрывается потому, что местный бюргер желает ночью спать. Он так решил – и баста.

Второй раз потрясение вызвала перестройка старого порта в офисный район: туда пригласили оторваться молодых архитекторов. И они оторвались по полной: один офис – самые большие в мире часы, другой покрыт мятой сталью, третий облеплен резиновыми человечками – знаете, такими, что кувыркаются по стеклу. Но потрясение вызвала не архитектура, а то, что архитекторов вскоре позвали опять: строить в районе офисов жилье. Немцы ужаснулись, что ночью офис-порт мертв, и теперь исправляются, строя рядом и дико дешевые, и дико дорогие квартиры, потому что когда все вместе – это и есть жизнь.

А третий раз я был сражен, когда мне показали резиденцию бургомистра. «А нельзя к нему заскочить на чаек?» – «Нет, нельзя, потому что он там не живет. Резиденция сдается бургомистру в аренду, а у него зарплата не такая, чтобы ее снимать. Так что он живет в своей квартире, а в резиденции проводит официальные приемы».

Что-оо-о-о?! Горожане – градоначальнику – за деньги?!

Испытав катарсис, я вернулся в Россию и, знаете, о чем подумал? Не о свойстве российских бургомистров ездить на «мерседесах», смотреть на город как на источник денег и отгораживаться от тех, кто беднее.

А о том, что правы историки, которые полагают, что выигрывает войну не тот, кто принимает капитуляцию, а тот, кто извлекает больше преимуществ из ситуации, в которой оказался в результате войны.

2008

COMMENT