Въездное + (Не)Выездное

«Фашистам в твоем любимом Питере, – сказали мне, – разрешили 1 мая марш по Невскому. Капец».

Спустя сутки я стоял под знаменами тех, чьего марша мои информаторы боялись. Я много под чьими знаменами 1 мая постоял.

Сейчас я вам расскажу про это привлекательное для фотоаппарата шествие, объединившее два десятка разномастных колонн, от нацболов из запрещенной НБП и националистов из полузапрещенного ДПНИ до владельцев сносимых гаражей и женщин из гендерных организаций с розовыми шариками в руках. Плюс едроссов, справароссов, коммунистов, профсоюзов, патриотов и обглоданного до сплюнутых косточек «Яблока».

Но вначале – дорожный пролог.

Дело в том, что я поехал в Питер из Москвы на машине. Десять с половиной часов пути, быстрее не получается, даже если гнать: узкая, дурная, на 40 % проходящая по эн-пэ трасса давно представляет из себя 750-километровую пробку. Там есть выдающийся затор в Вышнем Волочке, где легко потерять пару часов, но заторы нынче вообще везде, где есть гаишники и светофоры. Я выехал в половине шестого утра, в шесть влетел в первую пробку у подмосковного памятника-штыка, а в два тридцать в пробке под Питером отчаянно пытался поймать новости на «Эхе Москвы», то есть «Эхе Петербурга». Но там в середине часа не было новостей. Их перекрывали рекламой. После приглашения вылечить эректильную дисфункцию последовало приглашение депутата Госдумы Оксаны Дмитриевой выйти на первомайский марш вместе со «Справедливой России». И это тоже была реклама избавления от дисфункции, только политической. Я вздохнул. Пробка выглядела безнадежной. Левую из двух полос занимала колонна ОМОНа, который подтягивали в Питер не то из Новгорода, не то из Твери. После того, как во Владивостоке местные менты отказались бить местных мужиков, и пришлось вызывать подмосковный спецназ, урок был усвоен. В стране, где социальные отношения, по сути, остались на уровне родо-племенных, для избивания своих нужно привлекать бойцов из другого племени.

Я позвонил Дмитриевой. Дмитриеву любят в Петербурге. Питер вот уже два года разрыт на тотальный ремонт, ведущийся в эстетике честного свинства подзаборного алкаша, которому вдруг привалило денег на реставрацию барской квартиры. И алкаш, мочась мимо унитаза, вершит ремонт так, как он это себе представляет. А Дмитриева – один из немногих людей, кто об этом говорит, потому что местным говорунам рты позатыкали. Дмитриеву любят потому, что она не любит губернаторшу Матвиенко, в Питере вообще готовы любить любого, кто против Матвиенко. Это тоже, кстати, из разряда первобытности, в которую город покатился, как только губернаторов запретили выбирать (и, соответственно, не выбирать).

«А вы знаете, что на меня властям жалуются уже покойники? – отозвалась по телефону Дмитриева. – Да-да, губернатору письма с кляузами на меня подписывают умершие люди, я могу это доказать!»

Я не удивился.

Когда шваль перекраивает дворец на свой вкус и манер, покойники и впрямь должны вставать из гробов (и здесь будет конец вступлению: слава богу, я доехал. По Питеру ветер гнал тучи пыли. Тротуаров кое-где не было, вместо них были грязь, песок и ямы с перекинутыми над ними досками. Ну и что: талибы в Афгане уничтожили статуи Будды, и мир не рухнул. Срочно в душ!)