Въездное + (Не)Выездное

* * *

Пронизывающим утром первого мая, когда пар шел изо рта, а в области выпал снег, я уже стоял в колонне тех, кого мои знакомые называли русскими фашистами и кто сам себя называл русскими националистами. И мирно беседовал с их лидером Семеном Пихтелевым – худым молодым человеком в модных очках, чья внешность позволила бы ему затеряться среди кембриджских выпускников. Над нами реяли монархические черно-желто-белые стяги без единой надписи, потому что писать правду («Движение против нелегальной иммиграции») было нельзя, а отличительный знак иметь было нужно. Вокруг флагов вились полсотни худых бритоголовых окраинных мальчишек, натянувших на лица медицинские маски. Эстетика, так привлекающая режиссера Бардина-младшего и отмеченная поэтом Емелиным. Протестующая окраинная гопота, если сказать правду. Под предводительством умного парня в очках. «От этих подростков // Печальных и тощих // Ещё содрогнется // Манежная площадь». Маловато их было в то утро для содрогания.

«ДПНИ не запрещено, а лишь приостановлено по решению суда, – объяснял Пихтелев, зябко натягивая перчатки. – Я получил в Смольном разрешение на демонстрацию как частное лицо, и в моей заявке указано 500 человек». – «В Смольном ведь прекрасно знают, кто вы?» – «Конечно». – «И легко разрешили?» – «В этом году долго не давали ответа, я допускаю, что ждали решения от Москвы. В итоге, видите, идти по Невскому разрешили всем. Мы идем под лозунгом «Слава России!»» – «Семен, у вас юридическое образование?» – «Я заканчивал муниципальное управление».

Разрешение на первомайскую демонстрацию в этом году действительно получили без малого два десятка организаций (отказали, кажется, только геям, наказав зачем-то тех, кто имел непосредственное отношение к майскому тестостерону в крови). При этом место сбора было общим: угол Невского и Лиговского. И порядок расположения и формирования того, что в былую пору называли «праздничными первомайскими колоннами», был наглядных рейтингом политических сил. Верхняя строчка – с триколорами, одинаковыми бейсболками и Путиным на флагах – это «Единая Россия». У них были даже таблички с названиями районов, организаций и учебных заведений – о господи, какая прелестная дурость в демонстрации административного ресурса! Я заметил, что едроссы заигрывали с молодыми – в колонне были роллерблейдеры, парни и девушки на ходулях, у тротуара была припаркована горстка сегвэев – двухколесных электрических тележек, славных тем, что с них невозможно упасть, а знаменитых тем, что Буш-младший с них все же свалился… За «едроссами» следовали официальные профсоюзы, и мужской голос, с интонациями больного хроническим геморроем, вещал: «Трехстороннее соглашение – основа профсоюзной политики! Работодатель! Соблюдай права наемного работника! Ура!» (Но тут уже требовался не проктолог, а психиатр). По рейтингу вниз жали гашетки затянутые в черную кожу головные мотоциклисты справароссов Оксаны Дмитриевой. Ну, а в самом хвосте, глубоко на Лиговском робко переминалась просыпанная горсточка молодых людей – все, что осталось от «Яблока» (и я мысленно адресовал Явлинскому привет).

Если брать середину рейтинга, повыше размещались коммунисты всех мастей, патриоты, сталинисты и ЛДПР, – а вот лимоновцы с лимонками на флаге и полузапрещенное ДПНИ значились ближе к концу.

И все это по краскам и звукам – впрочем, эстетически близким, поскольку в любой колонне крутили советские песни (невольно подтверждая, что в России любое движение вперед сводится к шагу назад) – словом, по многообразию все это напоминало коралловый риф в океане, то есть живой большой город. Вон, поперек проспекта прошли мальчишки в корсарских шапках и с «Веселым Роджером»; по свободной полосе Лиговского покатился шар-зорб с надписью «Не нравится в России? Катитесь отсюда!», приближаясь то к либерал-демократам, то к обществу автомобилистов; коммунисты повели медведя с табличкой, утверждающей, что «Единая Россия» – партия жуликов и воров.

Мне нравилось это птичье, рыбье, звериное, цветочное многообразие.

Но одна вещь настораживала. Что-то в этой майской демонстрации было не то. Чем-то она отличалась от виденных мною в Берлине, Париже, Лондоне.