Вид с больничной койки

В пору туманной молодости работал я в Молдавии, в городке Оргееве. Служил в районной газете ходячим корреспондентом. Поводы для журналистских расследований обычно давали читательские письма. Самые острые и замысловатые редакция с ходу переадресовывала в соответствующие районные инстанции. А уж самые каверзные и гнусные наш главный редактор Кирилл Трофимович, почесав потылицу, отправлял по почте в Кишинев, на усмотрение республиканских властей. И уж коль факты подтверждались, тогда за дело брались наши редакционные «волки». Мы набрасывались на жертву, не щадя ни перьев, ни чернил, расписывали «приговоренных» так, что потом ни жена, ни мать родная, ни дети их не узнавали. Газета наша по-молдавски называлась «Путеря советелор», т. е. «Советская власть». Всякая районная нечисть, гады пучеглазые, враги явные и скрытые боялись корреспондентов как огня.

С нашим братом порой заигрывали даже сильные мира. Лично со мной водил дружбу председатель городского Совета по фамилии Шапа. Не знаю, за что и про что сподобился я чести такой. Но что было, то было… Иной раз по собственной инициативе к Ивану Ивановичу сам заходил. Чаще же меня приглашали. Как правило, после работы, а то прямо на заседания. По завершении оных Иван Иванович конспиративно, изнутри закрывал кабинет на ключ, широко распахивал все четыре окна… Некоторое время сидели молча, как конспираторы или заговорщики. В какой-то момент Шапа нятерней своей проводил по лицу, ото лба до подбородка, — будто снимал с лица то ли маску, то ли паутину или морок. После чего глубоко вздыхал и произносил неизменные слова: «С устатку, брат, тяпнем, что ли». Был Иван Иванович человек непростой. Во время Великой Отечественной партизанил. На каруце (молдавская телега) первым ворвался в Оргеев. Имел большие награды. Орден Трудового Красного Знамени из рук Брежнева получил. К тому времени Шапа уже был председателем исполкома. В узком кругу, «по пьянке» близкие величали его мэром. Тогда это словцо считалось ужасно крамольным. Впрочем, работать и жить без риска не интересно.

Как я понимал, Иван Иванович питал ко мне отеческую симпатию. Ну и, между прочим, учил жизни, в то же время держал «у ноги, на коротком поводке». Иначе говоря, по какому-то дружескому этикету, я не мог поднять на своего покровителя руку, то есть бросить тень на горсовет и на его окрестности. За эту негласную услугу имел я льготу: доступ ко всем секретам и тайнам «мэрии». Но главное — меня, желторотого птенца, только что выпорхнувшего на волю из гнезда Кишиневского университета, учили негласной науке служебного обращения. По сути же это было второе образование, не подтверждаемое ни зачетной книжкой, ни дипломом.

По наивности, всего этого тогда я еще не разумел. Зато впоследствии «наука Шапы» сильно сгодилась.

Тут пришлось бы писать то ли повесть, то ли подробный кодекс для служебного пользования. Сейчас это не ко времени и не с руки. Однако кое-какие тезисы могу огласить. В основном это наставления, касающиеся сложной и неблагодарной работы с кляузами от населения… Невзрачные, написанные с грамматическими ошибками и безобидные на первый взгляд бумажки Шапа называл минами и бомбами замедленного действия. Никогда не знаешь, где, когда и с какой силой они рванут. Так что людям с папками и портфелями всегда надо быть настороже, держаться предупредительно! В то же время не показывать окружающим своей трусости. Быть в меру нагловатым. Это никогда не помешает, тем более в отношениях с массами. Он еще уточнял: «Нужны наглость и напор, но при согнутых коленках». Комментарий такой: чтобы в случае чего отпружинить, отскочить в сторону со словами: «Я не виноват, меня не так поняли». Ну и для подстраховки придумать… алиби.

И все же самое важное — уметь работать с документами, с противными кляузами. Это же живородящая инфекция. Ее никакая химия и огонь не берут.

Однако ближе к делу. Надо внимательно вникать в смысл, особенно в подтекст писулек. Не зря ж кто-то изрек: «За каждым письмом стоит человек!» Бюрократ обязан почувствовать, уловить его натуру. Ну и затем сообразно, значит, действовать. Не мешает самому пожаловаться на судьбу, на житейские трудности. Иного можно слегка припугнуть или пригрозить санкциями. Кого-то смело брать на абордаж, уличив в злых намерениях против власти или к тому ж в нескромности. Не мешает в каких-то случаях и кулаком по столу стукнуть… В пятидесяти случаях обычно действует наверняка. Сами ж потом еще и спасибо говорят, приглашают на крестины.