Время тут первостепенно, я должен бежать дальше, «пральна»? я грю Коди, и он сидит, спокойно обегая всю комнату неким великолепным деяньем, на которое смотрят все зачарованно, кроме меня, что пялился в пол. «Ого! – грю я. – Я не знаю, что происходит». Но затем соображаю: это не мне, да и не вам, знать; оно должно прийти к вам само, и приходит, приходит со временем и всегда. Как могу я с подозреньем относиться к тому, что К. говорит у меня за спиной своей жене, когда я всегда потом узнаю, что им не о чем было разговаривать, кроме самих себя, и я могу делать все, что душен моей угодно, как, например, жечь спички на пироманьячном чердаке. Музыка, сакс, саксы, дрожкий свет, трубы, голоса, огни, тряски; все это происходит: голоса, песня, страна игрушек, иик, жирафы, зоосады, цирки, собачки, парковки, совьи-вопли, страна игрушек, празднество, большая рыжая лиса, красный нос, большой Джек Малыш, девочки и мальчики, «Бруклинские Хитрецы», радость, лето, Нью-Йорк, рожки мороженого; блюз в старых салунах, Нью-Орлинза, по маленькой, в баре, Король Коул, байки с арены; сигарный дым, кожаные чехольчики для зажигалок, мешок для гольфа; таинственные разговоры через пол, бурый молевый свет в углах комнаты, маленькие пыли, маленькие куколки и оборвышевы пыли в полу, так грустно, крохотные (пестрые) пятнистые, на игрушечных войнушках пола, маленькие игрушки детворы вечно мистифицируют воздух, что занимают, на них дышащая душа нажелала личность, и потому они живы. Послушайте, я вжелал себя в небеса, людей там больше мертвых, чем живых; мертвые очи незрячи? Зрячи мертвые очи.
А дождь спит.
Все в порядке; мертвые очи зрячи, не слепы. Повсюду бунтуют розы. Подсолнухи, Ах! Я люблю вас. Абстракция. Ты думаешь? Видишь дождь. Приплывает, паря́. Пал. Со штормотуч в дыбно северных, раздорных и надуто-растаявших скособоченных небесах, как теплый мороз, тающий над миром и Кэнзасом в дикарской огромной бесконечности. (Великие Пылетучи Кима!) Ким, Колорадо, 1932-й; с кактусом, надутым из Мексики, мож. Печаль души. Смутность изобретательного сердца. Сквозь всё я вижу небеса. Головы склонены на эшафотах. Лужи грязи в Касабланке. Скучные кинофильмы про Монте-Карло. Неотправленные письма (или одни конверты). Бейсбольные усы в старых стихах о хоумранах;
У всего обманчивый вид мирности, зверь на самом деле готов прыгнуть – берегись – однако как там насчет тех французских грез прошлой весной? – что, милая шумиха? писать не можешь? – не находишь машинки перелабатить свои нежные мехоманки; мхосвертки, влеуры, или велюры, мы это знаем по-французски, в печати
О Телеграфный Холм!
Странные милости пришли занять это заднее сиденье, вы не против, в (собственных) приливах. (своем времени?) Мехольщики, халдашня, безкоптель, некоптяй, неслакопт, слюпоттл, не превозмогай это – подмощай – (чтобы доказать, что я способен действенно продолжать, иначе я начну абстрактно рисовать)
(некий АБСТРАКТНЫЙ рисунок)
Сделать что нужно, отправить кончику в путь – дать ей прощальных полирольных мехольщиков и отделать напоследок, или это будет мошенство? Добрый Царь и Сир, Милорд, Боже, наставь меня в сем – Вновь изложенье странствий, для самого начала; то есть, непосредственно вслед за этим. Странствия изложены каждое в своем дыханье, как и в вашем, дабы предвестить то или сё задневестит
Впервые я повстречался с Коди в 1947 году, но по дороге не странствовал с ним до 1948-го, лишь охвостье того года, под Рождество, с Северной Кэролайны до Нью-Йорк-Сити 450 миль, и обратно в Северную Кэролайну, и снова обратно в Нью-Йорк-Сити, за тридцать шесть часов, с мойкой посуды в Филаделфии, бал чайноголовов, и вечерний гон с южной растяжечкой промеж.
И все то время Коди лишь говорил и говорил и говорил.