Видео Иисус

Перед некоторыми домами стояли временные – но уже давно состарившиеся – лачуги, неумело сколоченные из досок, усиливая общее впечатление трущоб. Пахло всё той же капустой и уксусом, пригоревшим молоком и сотней других ароматов, которые Стивену даже не хотелось идентифицировать. Он следовал за Иешуа, который целеустремлённо двигался к лестнице, ведущей между двумя дощатыми сараями вверх на галерею. Галерея объединяла несколько ветхих домов на всю ширину площади и давала доступ к верхним этажам. Всё, что появилось здесь из достижений двадцатого века, было пристроено позднее: водопровод, электрические кабели, трубы канализации – всё проходило снаружи, кое-где причудливо огибая оконные и дверные проёмы.

Они вошли в тёмный коридор. Иешуа постучался в одну узкую, едва заметную дверь. Изнутри кто-то отозвался. Он нажал на ручку и толкнул дверь, которая поддалась с сопротивлением и жалобным скрипом.

За дверью было сумрачно, если не считать слабого света настольной лампы, освещавшей открытую книгу и руку, удерживающую её открытой. Очертания всего остального можно было лишь угадывать: кровать, шкаф, больше ничего. Единственное оконце, прорубленное где-то на недосягаемой высоте, было размером с кухонное полотенце и почему-то зарешечено.

Иешуа произнёс что-то на иврите.

Сердитый старческий голос ответил ему по-английски:

– Сколько можно тебе говорить, что эти слова я произношу только во время богослужения? Разговаривай со мной по-английски или выучи идиш!

* * *

Эйзенхардт наблюдал за Кауном. Тот сидел, свободно скрестив руки – являя собой само спокойствие, – и делал вид, что следит за дискуссией, которую вели профессор Гутьер и Шимон Бар-Лев. Но пальцы медиамагната беспокойно барабанили по локтю другой руки, а глаза его, казалось, задумчиво смотрели в невидимую даль.

– А где у нас, кстати сказать, – неожиданно спросил Каун, – чертежи, которые сделали Робертс и Мартинес?

Все посмотрели на него. Никто не понял вопроса.

– Ну, сонартомограф, или как это там, – подсказал миллионер. – Исследование Храмовой горы.

Профессор Уилфорд-Смит вздохнул:

– Если я правильно припоминаю, они лежат в папке среди других бумаг в кухне.

Каун мельком взглянул на Райана. Тот послушно встал и быстро вернулся с толстой папкой, положив её перед Кауном.

Дебаты заглохли. Все с интересом следили, как Каун перелистывает бумаги в папке. Наконец он поднял кальку на свет, произнёс «Ха!», включил проектор и положил кальку под объектив.

– Наверное, нам всё-таки надо было тогда дать Робертсу выговориться, – сказал он, как будто это была общая вина, что доклад томографиста был прерван на полуслове. – Вот – что это такое? Ведь это подземный ход, который ведёт прямо за Стену плача, я прав?

– За Западную стену, – автоматически поправил его Бар-Лев.

– Как хотите. Но ведь это ход.

– Хм-м, – израильский археолог склонился над чертежом, лежащим на освещенной подложке проектора. – Но это не так. За Западной стеной, правда, есть один ход, но он ведёт от Излучины Уилсона на север, а вовсе не за священную преграду.

– Этот чертёж основывается на очень точных замерах, – ответил Каун, – и значит, ход несомненно существует. Из того, что вы сказали, можно лишь сделать вывод, что до сих пор этот ход не был обнаружен.

Бар-Лев потёр себе подбородок. Профессор Уилфорд-Смит остановился с ним рядом и тоже стал вглядываться в чертёж на кальке, как будто ему было недостаточно того, что он проецировался на стену. Они вместе стали идентифицировать линии и затемнённые участки, тихо бормоча названия:

– Баб эс-Сильсилех… Соломоновы конюшни… Тридцать шестой резервуар.

– Может быть, – наконец сказал профессор Уилфорд-Смит, – это и в самом деле ещё никем не открытый подземный ход или шахта.

– Ну так вот! – воскликнул Каун с нескрываемым триумфом. – Поправьте меня, если я ошибаюсь, но разве ход не отвечает сразу на два вопроса? Во-первых, на вопрос, как путешественник во времени мог спрятать свою камеру. – Он огляделся, как будто в ожидании аплодисментов. – И, во-вторых, на вопрос, где камера находится сейчас.

* * *

За неимением другого места они сидели на кровати. Стул, на котором сидел отец Иешуа, был единственный в комнате. Вполне возможно, он был даже удобнее, чем жёсткая кровать с неровным, комковатым матрацем.

Глаза постепенно привыкли к сумрачному свету. Стивен попытался составить себе представление о человеке, который сидел за столом с лампой и книгой, так и не сдвинувшись с места. Он видел массивную фигуру с прямо-таки патриархальной бородой, которая сделала бы честь библейскому пророку, и этот человек продолжал удерживать книгу раскрытой, без комментариев слушая объяснения Иешуа. Наискосок от сидящей фигуры Стивен заметил низенькую полку, на которой стояли тазик для умывания и графин с водой. На ночном столике рядом с кроватью лежал искрошенный ломоть хлеба. Во всём прочем комнатка была такой убогой и голой, какими в наши дни не бывают даже тюремные камеры: ни ковра, ни картинки на стене, никакого личного предмета.