Вихри Валгаллы

— Это ведь был форсаж. При скорости семнадцать-восемнадцать узлов шум двигателей вполне терпимый. А если в бою потребуется дать «Полный», так немного и потерпеть можно. Все-таки лучше грохот дизелей, чем рвущихся на палубе снарядов. И еще, Александр Васильевич, строго говоря, эти старички нам потребуются для одного-единственного выхода в море…

— Вы все-таки настаиваете?.. — как-то обреченно спросил адмирал, хотя все давно было обсуждено и решено. И он не был трусом, подтвердил это своей жизнью и смертью, однако тяжкий опыт трех подряд проигранных войн (японской, мировой и гражданской) ощутимо давил на психику. И ему, начитавшемуся в одиночке Святоотческих откровений, больше всего хотелось сейчас воскликнуть: «Да минет меня чаша сия!»

— Другого выхода нет, Александр Васильевич. Могу только в успокоение вам добавить, что вы видели еще далеко не все приготовленные вашим бывшим союзникам сюрпризы.

Адмирал молча махнул рукой в тугой перчатке и отвернулся. Долго, минут десять, молча наблюдал кильватерную струю за кормой броненосца, смотрел на загроможденные шлюпбалками, катерами и вельботами, раструбами вентиляторов, скорострельными пушками шканцы и спардек броненосца. Может быть, представлял, какой здесь начнется кромешный ад после попадания нескольких пятнадцатидюймовых снарядов. Видел уже подобное в Порт-Артуре. И думал, не отказаться ли, пока еще есть возможность, от навязываемой ему авантюры.

Потом снова обратился к Воронцову:

— Ну, я все понимаю. Вы решили в очередной раз изменить ход истории. Скорее всего это у вас получится. Но на благо ли это будет?

— Не совсем понял вашу мысль. Любое целенаправленное действие меняет ход истории. Николай II в июле четырнадцатого, когда принял решение о мобилизации, да и вы сами, согласившись возглавить белое движение, изменили ее очень основательно, — прикинулся простаком Дмитрий. — Только удалившись в скит и полностью порвав связь с миром, можно ухитриться никак не влиять на исторические процессы. Да и то… Разве Александр I, превратившись в старца Федора Кузьмича, не повлиял на судьбу России фактом своего в ней отсутствия, а также сложившимися вокруг этого легендами? Я говорю, конечно, не об обывателях вроде Акакия Акакиевича, роль которых в мире исчезающе мала, а о людях должного уровня и способностей. И вообще, Александр Васильевич, вы предполагаете, что существует абсолютно детерминированное, как чугун в форму отлитое будущее, которое обязано наступить с непременностью восхода солнца, а мы неразумными действиями способны таковому помешать? Но если оно предопределено непреложно, так тем более…

— Вы понимаете, о чем я говорю, — отмахнулся Колчак. — Вам трудно это представить, но год одиночества очень способствует прояснению мыслей. Не зря монахи всех вероисповеданий считали уединение и молчание непременным условием обретения святости… — Он грустно улыбнулся. — Или хотя бы мудрости. Что касается вашего упрека… Я действительно принял власть, уповая, что такой шаг может помочь спасти Россию… Еще ничего не было решено… Вы же… Вы довольно успешно меняете уже осуществившееся… — Слов у адмирала явно не хватало, прежде ему не приходилось рассуждать о таких предметах, и он нервно комкал в руке перчатку, пытаясь выразить то, что существовало пока лишь в виде смутных ощущений. — Мне кажется, история уже свершила свой суд. Я считаю, что все действительно важное случается не тогда, когда становится очевидным фактом, а намного раньше, когда в жизнь входит непосредственная причина этого. Гражданская война была нами проиграна летом девятнадцатого года. Остальное — лишь затянувшаяся агония. Я исполнил свою партию и… сошел со сцены. Так же и Врангель. На картах все видно. В той обстановке, что сложилась в июле двадцатого, победить он не мог. Однако же… А сейчас…

Воронцов давно знал, что рано или поздно такой умный человек, как адмирал, догадается, осознает невозможность происходящего в России и мире с точки зрения нормальной логики. Но поверить в это не сможет. И будет мучиться, искать разумные объяснения тому, чего объяснить не в силах.

— …Сейчас, — повторил Колчак, — мы начали какую-то другую историю. Как мало, однако, для такого поворота нужно! Почему людей, подобных вам, не оказалось в России шесть лет назад?