Читаем Викторианки полностью

«Мне нравится светская жизнь, ее манеры, ее блеск и великолепие, светские люди, что вращаются в ее волшебном водовороте. Мне нравится раздумывать о привычках этих людей, их образе мыслей, о том, как они думают, говорят, действуют».

В более прозаической истории Брэнуэлла, литературного конкурента Шарлотты, озаглавленной «Жизнь фельдмаршала, досточтимого Александра Перси», внук Нортангерленда юный Александр штудирует древние языки и математику и учится в колледже Святого Патрика на Философском острове (прозрачный намек на Патрика Бронте и Ирландию). При этом Перси – убежденный атеист, что тоже может восприниматься как своего рода вызов пастору и родительскому религиозному диктату.

Шарлотта идет еще дальше брата. В «Моей Ангрии и ангриенцах» эта серьезная, законопослушная девушка создает – кто бы мог подумать! – едкую и меткую пародию на уклад отцовского дома и на членов своей семьи, и, прежде всего, на Брэнуэлла, выведенного в образе Бенджамина Патрика Уиггинса, записного болтуна и хвастуна. Шарлотта высмеивает непомерные амбиции брата, его претензии на величие:

«Как музыкант он был талантливее Баха; как поэт намного превосходил Байрона; Клод Лоррен уступал ему как художник; бунтарь Александр Рог не шел с ним ни в какое сравнение; фабриканту Эдварду Перси было до него далеко; как предпринимателю ему не было равных; такие завзятые путешественники, как Гумбольдт, Ледьярд, Манго Парк и все прочие, не испытали и половины тех опасностей и трудностей, какие пришлись на его долю».

Высмеивает и его снисходительное отношение к сестрам:

«– Есть три девушки, которые почитают за честь называть меня своим братом, но я отрицаю, что они мои сестры.

– Они такие же чудные, как вы?

– О нет, это жалкие, глупые создания, не стоит даже о них говорить. Шарлотте восемнадцать, нескладная, нелепая девица, она так мала, что проходит у меня под локтем. Эмили шестнадцать, тощая, как щепка, лицо размером с монетку. Ну а Энн – ничтожество, полное ничтожество».

Достается в «Моей Ангрии и ангриенцах» и Ховорту (вспомним, что в письме Эллен Шарлотта назвала свой город «дикой горной деревушкой»):

«– Я – житель Ховарда, это великий город в Уорнерских горах, который находится во владении великого и непревзойденного джентльмена Уорнера Ховарда Уорнера эсквайра (И с этими словами он снял шляпу и низко поклонился.) В городе четыре церкви и более двадцати великолепных отелей, а также улица Таан-Гейт, в сравнении с ней меркнет даже проспект Бриджнорт во Фритауне.

– Что за вздор вы несете, Уиггинс! – вскричал я. – Мне ли не знать, что Ховард – всего лишь жалкая деревушка, затерянная в болотах. В нем всего-то одна церковь и грязная пивная, которая видится вам роскошным отелем».

Произвели на Эллен впечатление и колоритные обитатели пастората. И в первую очередь, конечно, седовласый хозяин дома с его манерой высокопарно выражаться, читать нравоучения, раздражаться по пустякам и пересказывать не без мрачного юмора истории, которые он каждодневно выслушивал в церкви от своих прихожан. Гостью умиляли его пунктуальность, постоянные жалобы на здоровье и обилие дел и пугал странный обычай ложиться спать с заряженным пистолетом под подушкой и разряжать его по утрам.

А также – вечно улыбающаяся (даром что методистка, суровая пуританка) тетушка Брэнуэлл. Не успела Эллен войти в дом, как маленькая старушка в крестьянских деревянных башмаках на толстой подошве тут же, не чинясь, подошла и сунула перепуганной девочке под нос свою золотую табакерку со словами: «Табачком угоститесь».

Запомнился – не мог не запомниться – и юный Брэнуэлл. Эрудированный, остроумный, с хорошо подвешенным языком. Небольшого роста (хотя на своих автопортретах изображает себя эдаким великаном), огненно-рыжие, как в свое время у отца, волосы, высокий лоб, длинные, густые бакенбарды, лицо вечно кривится от тика. Очки, которые он то и дело роняет, строптивый нрав, непомерное самомнение, бурные эмоции по любому поводу, увлечение дальними пешими и конными прогулками (опять же в отца!). Запомнился игрой на флейте и на органе в церковном оркестре и в Ховартском филармоническом обществе. А также пристрастием к живописи и боксу; маленький, щуплый брат Шарлотты с рвением боксировал в местном спортивном клубе: «Должен же я уметь за себя постоять». Постоять за себя он так и не научится.

Перейти на страницу:

Все книги серии Критика и эссеистика

Моя жизнь
Моя жизнь

Марсель Райх-Раницкий (р. 1920) — один из наиболее влиятельных литературных критиков Германии, обозреватель крупнейших газет, ведущий популярных литературных передач на телевидении, автор РјРЅРѕРіРёС… статей и книг о немецкой литературе. Р' воспоминаниях автор, еврей по национальности, рассказывает о своем детстве сначала в Польше, а затем в Германии, о депортации, о Варшавском гетто, где погибли его родители, а ему чудом удалось выжить, об эмиграции из социалистической Польши в Западную Германию и своей карьере литературного критика. Он размышляет о жизни, о еврейском вопросе и немецкой вине, о литературе и театре, о людях, с которыми пришлось общаться. Читатель найдет здесь любопытные штрихи к портретам РјРЅРѕРіРёС… известных немецких писателей (Р".Белль, Р".Грасс, Р

Марсель Райх-Раницкий

Биографии и Мемуары / Документальное
Гнезда русской культуры (кружок и семья)
Гнезда русской культуры (кружок и семья)

Развитие литературы и культуры обычно рассматривается как деятельность отдельных ее представителей – нередко в русле определенного направления, школы, течения, стиля и т. д. Если же заходит речь о «личных» связях, то подразумеваются преимущественно взаимовлияние и преемственность или же, напротив, борьба и полемика. Но существуют и другие, более сложные формы общности. Для России в первой половине XIX века это прежде всего кружок и семья. В рамках этих объединений также важен фактор влияния или полемики, равно как и принадлежность к направлению. Однако не меньшее значение имеют факторы ежедневного личного общения, дружеских и родственных связей, порою интимных, любовных отношений. В книге представлены кружок Н. Станкевича, из которого вышли такие замечательные деятели как В. Белинский, М. Бакунин, В. Красов, И. Клюшников, Т. Грановский, а также такое оригинальное явление как семья Аксаковых, породившая самобытного писателя С.Т. Аксакова, ярких поэтов, критиков и публицистов К. и И. Аксаковых. С ней были связаны многие деятели русской культуры.

Юрий Владимирович Манн

Критика / Документальное
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)

В книгу историка русской литературы и политической жизни XX века Бориса Фрезинского вошли работы последних двадцати лет, посвященные жизни и творчеству Ильи Эренбурга (1891–1967) — поэта, прозаика, публициста, мемуариста и общественного деятеля.В первой части речь идет о книгах Эренбурга, об их пути от замысла до издания. Вторую часть «Лица» открывает работа о взаимоотношениях поэта и писателя Ильи Эренбурга с его погибшим в Гражданскую войну кузеном художником Ильей Эренбургом, об их пересечениях и спорах в России и во Франции. Герои других работ этой части — знаменитые русские литераторы: поэты (от В. Брюсова до Б. Слуцкого), прозаик Е. Замятин, ученый-славист Р. Якобсон, критик и диссидент А. Синявский — с ними Илью Эренбурга связывало дружеское общение в разные времена. Третья часть — о жизни Эренбурга в странах любимой им Европы, о его путешествиях и дружбе с европейскими писателями, поэтами, художниками…Все сюжеты книги рассматриваются в контексте политической и литературной жизни России и мира 1910–1960-х годов, основаны на многолетних разысканиях в государственных и частных архивах и вводят в научный оборот большой свод новых документов.

Борис Фрезинский , Борис Яковлевич Фрезинский

Биографии и Мемуары / История / Литературоведение / Политика / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза