Викторианки

Старшей, Шарлотте, меж тем, уже четырнадцать, пройдет еще немного лет, и ей придется зарабатывать на жизнь. Патрик справился с тяжким недугом, но ему уже пятьдесят три – очень немолод по тем временам. И очень занят: и проповеди, и воскресная школа, и разъезды по приходам, и всевозможные петиции, и публикации общественного и религиозного характера, и заседания ховартского Общества трезвенников: Патрик Бронте – его президент. А по вечерам – еще и концерты, Патрик – меломан, он и детей сызмальства приохотил к музыке, едва ли не каждую неделю бывает на концертах, которые уже не один десяток лет в гостинице «Черный бык» устраивает Ховартское филармоническое общество. Регулярно ходит и на органные концерты в свою церковь. А бывает, ездит, причем обычно с детьми, в Галифакс, где гастролируют такие знаменитости, как Паганини, молодой еще Ференц Лист и «король вальсов» Иоганн Штраус. Концерты посещает исправно, но часто до конца не досиживает – приходской священник ведет правильный образ жизни, позже девяти спать не ложится.

Зарабатывать на жизнь кем? Если гувернанткой, то одного года в школе явно недостаточно. Верно, домашнее образование Шарлотты не сравнить с «Школой дочерей священнослужителей», но человека, нанимающего учителя к своим детям, такое – неформальное – образование устроит едва ли.

А значит, опять придется подыскивать дочерям школу. И, обжегшись на молоке, дуть на воду.

7

Долго дуть на воду не пришлось. Школа Роу-Хэд на окраине Мерфилда, в полумиле от церкви в Хортсхэде, той самой, где в свое время читал проповеди тогда еще молодой викарий Патрик Бронте, была полной противоположностью «Школы для дочерей священнослужителей». Обучались в ней не восемьдесят девочек, а восемь-девять, и дочери не священников, а крупных местных коммерсантов и промышленников (на чьем фоне пастор Бронте выглядел довольно бледно). Разница в возрасте учениц была не столь разительной, как в Коэн-Бридже, – от двенадцати до пятнадцати лет.

Занятия в Роу-Хэд велись, особенно с новичками, индивидуально, репрессивная система, по существу, отсутствовала: самой «серьезной» провинностью считались разговоры в спальне по ночам, за что с воспитанниц взымались грошовые штрафы. Стояло трехэтажное – не чета Коэн-Бриджу – здание школы не на улице, а в большом, заросшем саду, отделявшем его от дороги в Дьюсбери. Возглавляла школу не богобоязненный ханжа вроде мистера Баклхерста, а «умная, приличная и отзывчивая» (как сказал о ней Патрик) старая дева Маргарет Вулер, одна из пяти сестер, владелиц школы. Со временем Маргарет станет близкой подругой Шарлотты, ее многолетней корреспонденткой.

Но это – со временем. В Роу-Хэд, «навстречу новым обязанностям и новой жизни» (как выразилась Джейн Эйр, отправляясь в усадьбу Рочестера по объявлению миссис Фэрфакс), Шарлотта ехала так же неохотно, как несколько лет назад в Коэн-Бридж. Несмотря на оказанный ей теплый прием, чувствовала она себя поначалу одинокой, никому не нужной, чужой; помалкивала, держалась отчужденно, почти ничего не ела, часто плакала, в общих играх и разговорах не участвовала, скучала по дому и впечатление производила – и внешностью, и выговором, и манерой держаться – эдакой дикарки, а лучше сказать «маленькой послушницы – такой старомодной, тихой, серьезной, бесхитростной»[22].

Когда Элизабет Гаскелл писала биографию Шарлотты, она дотошно собирала о ней отзывы людей, хорошо Шарлотту знавших. Списалась и с близкой ее школьной подругой Мэри Тейлор. Вот что пишет ей Тейлор в январе 1856 года из Новой Зеландии, куда она в сороковые годы переехала:

«Когда Шарлотта вышла из дилижанса в своем старомодном платье, выглядела она какой-то неприкаянной, обездоленной. В эти минуты походила она на маленькую старушку, такую близорукую, что, казалось, она все время что-то ищет – вертит головой во все стороны. Была она очень робкой и беспокойной и говорила с сильным ирландским акцентом… Лично мне – в отличие от остальных – она не казалась такой уж дурнушкой, однако хорошенькой ее уж точно было не назвать… худенькая, бледная, какая-то поникшая. Не украшало ее и темно-зеленое старушечье платье…»

Образ, прямо сказать, не слишком привлекательный: «маленькая старушка», «дурнушка», «старушечье платье». Больше же всего соучениц забавляла ее близорукость:

«Когда ей давали книгу, она утыкалась в нее носом, – вспоминает одна воспитанница. – А когда ей говорилось, чтобы она голову подняла, то вместе с головой Шарлотта поднимала, не отрывая от глаз, и книгу тоже, и это вызывало всеобщий смех».