Виктория

Примерно через полчаса она прослушала то, что Эзра написал на бумаге. Какое разочарование! Несмотря на витиеватость его арабского она поняла почти все. Она вошла в аптеку с горячим вдохновением, абсолютно уверенная в том, что имеющиеся у нее доводы перевесят любые колебания Рафаэля. Присутствие Альбера наполняло ее надеждой, что письмо, вышедшее из-под пера Эзры, растопит сердце Рафаэля, возвысит его душу. Она не вправе обвинять своего двоюродного брата. Слова были почти что ее собственными, выраженные на бумаге мысли полностью ее, но результат… «Что-то там не то», — с тоской подумалось ей. В кармане у нее лежала фотокарточка, привезенная человеком из Абадана. Горы дивного великолепия, роща, какая ей и не снилась, гамак — мечта любого усталого человека. И взгляд его покоится на этом волшебном пейзаже, и по нему видно, что он просто глотает этот прозрачный воздух. Каким жалким и разочаровывающим выглядит ее письмо рядом с этой фотокарточкой! Да он, Рафаэль, безумцем будет, если променяет покой этих вершин на духоту и вонь их переулка. Как может набор этих слов заманить и вытянуть его из такого рая? Ведь он своими глазами видел, как в Багдаде тают и исчезают чахоточные. Почти до последнего дня вынуждены они гнуть спину ради заработка, чтобы как-то отодвинуть приближение голода.

Зато Эзра пощелкал языком в восторге от их творения.

— Не каждый день к тебе приходит такое письмо! — воскликнул он. Он недавно купил себе граммофон и сейчас вставил между строчек несколько перлов из египетских песен вроде «Мой любимый». Губы его еще больше увлажнились.

Виктория переложила Альбера к правой груди и прикрыла его личико белым батистом, чтобы до его ноздрей не дошел запах тела Эзры — вдруг он разносит что-то от женщин, к которым прикасается.

— Прекрасно, а? — сказал Эзра и закурил сигарету, вынутую из золотистого портсигара.

Виктория увидела его пальцы, складывающие этот листок с тщательностью аптекаря. Конечно, Бейрут времен его учебы будит воспоминания и ностальгию. Язык его плотоядно скользнул по клею конверта и застыл на сгибе. Но нет, не воспоминания и не ностальгия приморозили его язык к бумаге, а нечто, что творилось у нее за спиной. Она повернула голову и увидела свою невестку Флору, стоящую на цыпочках у входа и ведущую руками и губами безмолвную беседу с выпученными глазами Эзры. Все было так ясно, что Виктория вспыхнула:

— Мы тут писали письмо Рафаэлю. Заходи, Флора, заходи. Мы уже закончили.

Флора улыбнулась. Женщина, которой предстояло впоследствии открыть в Израиле игорный дом, решила с самого начала играть в открытую, всякие завесы были ей не по вкусу. Она взяла себе плетеную табуретку, уселась рядом с Викторией, потянула к себе батист и посмотрела на личико Альбера.

— Копия отца, копия отца, — пробормотала она, — тьфу-тьфу! Береги его от дурного глаза.

Многие годы распространялись на Альбера крупицы чар его отца. Женщины, хранящие в сердце нежность к отцу, отказывались называть его по имени. Для них он всегда был «сыном Рафаэля».

Через минуту Флора встала и прошла в дверь, что в стене напротив, возле шкафа с медикаментами, — там была комнатушка, в которой Эзра готовил свои лекарства. Было ясно, что ей, Флоре, все ходы и выходы аптеки известны наизусть. Через минуту она вышла со стаканом воды в руке. Виктория поняла намек, что та, мол, здесь как у себя дома, и тут же поднялась уходить.

— Я сам приклею марку и отправлю, — сказал Эзра. Этому озорнику их Двора стало неловко за беспардонность Флоры.

Альбер рос и прибавлял в весе. В начале зимы Мирьям родила дочь. А в Хануку мать встала на колени и родила сына. Четыре дня, выбиваясь из сил, подыскивали имя для новорожденного. Тяжко колебались, дать ли ему имя из Библии, откуда многие поколения черпали имена для детей, или же смириться с новой реальностью, ворвавшейся к ним в переулок. В конце концов было решено, что имя, данное Викторией сыну еще до того, как был отмечен союз с Богом через Авраама[44], подходит также и его дяде, который на несколько месяцев его моложе. И чтобы отличить Альбера от Альбера, Альбер Виктории был назван Альбер-Тория, а ее брат, сын Наджии, Альбер-Джия. Что же до письма Эзры, на него ответа так и не последовало.

Глава 18

Виктория помахала платьицем, которое только что кончила шить, и Клемантина, прибежав на ее зов, долго протискивала в него головку, пока та наконец не появилась из узкого выреза. Печальное личико на стебельке-шейке. Глаза у ее старшенькой были большие, как у отца.

— Можно надеть сейчас?