Виктория

К тому дню, когда стоящая позади всех Наджия глядела, как Рафаэль спускается от коврика своей бабушки, была она уже изможденной женщиной, будто вышедшей из бедуинского шатра. В глазах Михали эта неудачная женитьба сына была жестокой ошибкой. С тоской глядела она на горькую жизнь Азури. Однако, пока Элиягу распутничал в чужих постелях, а Йегуда все больше погружался в священные книги, потрепанное и запущенное ложе Азури напоминало бурное логово. Каждый божий день, только темнело, он усаживался к себе на лежанку и, ничуть не стесняясь, повелевал мощным басом: «Наджия! Наджия!» — и перепуганная Наджия ворча тащила к его постели свои грязные ноги.

Пока Рафаэль спускался обратно во Двор, Наджия с сожалением слушала удаляющиеся крики склейщика фарфора, и не только потому, что не отдала ему собрать разбитый кувшин, но и потому, что вообще любила смотреть на бродячих ремесленников, на то, как они работают. Могла без конца стоять и глядеть на точильщика ножей, как брызжут во все стороны искры с его точильного круга. А теперь вот, надо же, сама того не желая, приковалась глазами к Рафаэлю, этому мальчишке, который вдруг превратился в мужчину. И, внезапно осознав, что повзрослел тот слишком уж рано, решила для себя, что он нарушитель порядка и приносит беду.

Как некие неведомые свойства Наджии разжигали в Азури желания, так и чрево ее было благодатной почвой для его семени. Азиза, жена Йегуды, родила Эзру и Мирьям и больше не рожала. А Наджия пережила две мировые войны, удостоилась переезда в Израиль и до этого успела родить восемнадцать детей, десять из которых умерли во младенчестве, но остальные выросли крепкими и здоровыми.

Михали не довелось порадоваться на детей своих сыновей. В прошлом веке семья ее была зажиточной и подарила общине немало вожаков. Многие годы лелеяла она мечту о новом возвышении их рода. И сейчас в повадках Рафаэля, в изысканности его чужестранного наряда ей увиделось нечто примирившее ее с действительностью. От девочек-то она ничего особенного и не ждала. Может, питала симпатию к Виктории, которая умелостью своих рук старалась как-то сгладить никчемность и беспомощность матери. И хотя сама Виктория знаков бабкиной нежности избегала, мать видела в ней ненавистную соперницу. Слезы и отпирательства не помогали. Мать утверждала, что свекровь Михаль попирает ее достоинство из-за того, что Виктория к ней подлизывается, да еще и с отцом заигрывает, дразнит его своими соблазнами вроде наливающихся грудей. И за это, бывало, Наджия то брызнет в нее керосином, то плеснет на голову кипящим чаем, и все как бы случайно — кто же ее попрекнет, если все знают, что руки у нее корявые. А когда Виктория помогала ей на кухне, мать частенько, будто ненароком, схватит пучок колючего хвороста, да и хлест дочку по лицу.

Рафаэль был человеком, спасшим семью Элиягу от голода. Благодаря его стараниям у них было чем наполнить тарелки. Пока отец распутничал, он их одел и обул и пристроил сестер, чтобы не состарились в девках-бесприданницах.

Глава 2

Сидя возле дурманящего огня при входе в кухню, Виктория отсекала ножом стебельки бамии, и их клейкие щетинки покалывали ей пальцы.

— Как ты думаешь, что он делает по ночам в этом самом театро

? — спросила она шепотом.

Мирьям помахала подолом платья, чтобы обдуть вспотевшие бедра.

— Раздевает глазами девок вроде Рахамы Афцы и мечтает, как бы их того самого… Ах, положить бы ему голову на плечо, когда он в лохани моется, и так медленно-медленно намыливать яйца…

— Тихо ты! — залилась краской Виктория.